В декабре мне подарили две очень разные книги, сложившиеся, однако, по прочтению в некий парадоксальный интертекст. Петербургский историк Сергей Эрлих подарил свое развернутое исследование «Метафора мятежа» – о декабристских аллюзиях в политической риторике современной России. А на норильской конференции по северным цивилизациям норвежский писатель Кьяртан Флёгстад поставил дарственную надпись на своей новой книге «Пирамида. Портрет заброшенной утопии» – об одноименном советском поселке на острове Шпицберген, закрытом покинувшими его хозяевами.

Сергей Эрлих давно интересуется историей декабристского мифа. Ему была посвящена нашумевшая пару лет назад книга «Россия колдунов». Новая книга развивает это исследование на актуальном сетевом материале: автор перелопатил огромное количество блогов и форумов, выловив там действительно удивляющее число доказательств живучести этого мифа.

С декабристами, «посмевшими выйти на площадь в тот назначенный час», напрямую ассоциируются нынешние «несогласные». Зачастую они сами проводят эту параллель (и тогда она истолковывается позитивно), но иногда их оппоненты обрушиваются на них с обвинениями в преемственности курсу этих «революционных террористов».

В советской историографии декабристы изображались преимущественно как дворянские романтики, хоть и «страшно далекие от народа», но составившие все же первое поколение революционеров. Поэтому их имена присутствовали в советских «святцах». С другой стороны, этот «революционный» образ притягивал и некоторых диссидентов. О том, как власть в 1970-е годы порою остроумно разрешала эту коллизию, рассказал в своей книге «От первого лица» тогдашний сотрудник ленинградского КГБ Владимир Путин:

«Диссиденты в Питере в основном к таким датам свои мероприятия приурочивали. Еще они любили юбилеи декабристов... Задумали, значит, мероприятие с приглашением на место события дипкорпуса, журналистов, чтобы привлечь внимание мировой общественности. Что делать? Разгонять нельзя, не велено. Тогда взяли и сами организовали возложение венков, причем как раз на том месте, куда должны были прийти журналисты. Созвали обком, профсоюзы, милицией все оцепили, сами под музыку пришли. Возложили. Журналисты и представители дипкорпуса постояли, посмотрели, пару раз зевнули и разошлись. А когда разошлись, оцепление сняли. Пожалуйста, идите кто хочет. Но уже неинтересно никому».

Это символическое сближение – когда декабристов считали «своими» и советская власть, и диссиденты – только доказывало ценностное родство этих «противоположностей». По существу, они были разными порождениями одной и той же имперской матрицы, просто диссиденты лишь хотели видеть ее более либеральной. Показательно признание Владимира Буковского, которое также цитирует Сергей Эрлих в своей книге, – о «спорах за полночь по московским кухням»: «И неизменно к утру спор возвращается к извечной теме – когда же это все началось? В 1914-м? В девятьсот пятом? Или уж с декабристов все пошло вкось? Иные идут еще дальше – возводят хулу на Петра: он-то и есть главный злодей, изнасиловал бедную самобытную Русь, и родила она ублюдка нам на горе».

Буковский относится к декабристам критически, считая их «предтечами большевиков», однако сама эта имперская матрица вполне сохраняется. Удивительно, что у диссидентов той поры стоял какой-то незримый ментальный барьер в русской истории. Они фактически сводили ее к двум векам Петербургской империи или более раннему Московскому царству, а шесть веков Новгородской республики с ее вечевым «протопарламентом» оставались как бы за кадром. У некоторых либералов этот барьер сохраняется и поныне, тормозя их историческое мышление в сугубо имперском контексте, а то и заставляя утверждать, будто «у русских нет традиции демократии»…

И, оставаясь в этом имперском контексте, в поисках исторических альтернатив многие неизбежно упираются в декабристов, размышляя, могло ли их восстание, в случае успеха, изменить русскую историю? В этом плане интересно сопоставить проекты двух наиболее известных декабристских идеологов – Павла Пестеля и Никиты Муравьева. С точки зрения Пестеля, Россия, хотя и должна была превратиться в республику, но оставаться «единой и неделимой», с сильной централизованной властью. Муравьев предлагал иной проект, в котором можно увидеть и «новгородские» коннотации. С его точки зрения Россия должна была выйти из имперской парадигмы: стать федерацией и управляться парламентом под названием «Народное вече». Этот конституционный проект Муравьева был раскритикован авторитетным Пестелем и фактически свернут. Пестель был сторонником жесткой «пирамидальной» иерархии, и можно согласиться с теми, кто утверждает, что в случае его победы мы получили бы «русского Робеспьера».

Однако основной идеей-фикс декабристов была все же Конституция. Многие рядовые участники восстания не понимали тогда этого слова, и возникла апокрифическая история, что на Сенатской площади солдаты выступали «За императора Константина и жену его Конституцию!»

«За Конституцию», прежде всего, призывали на последний «Марш несогласных» и нынешние наследники декабристов. История циклична – и нет ничего случайного в том, что созданная в нынешнем декабре «Солидарность» даже порой буквально преемствует некоторую риторику декабристского «Союза спасения» и подобных организаций.

Но времена все же изменились… «Декабристы-солидаристы» по-прежнему воспринимают Конституцию как некую священную корову, тогда как в ситуации постмодернистского «мира как текста» на первый план выходит проблема истолкований. Власть вознамерилась менять там какие-то формальные детали лишь в самое последнее время, а до этого 8 лет эта «сверхлиберальная» Конституция спокойно обслуживала нарастающую «вертикализацию». «Декабристы» же по-прежнему предлагают трактовать ее буквально, чем лишь доказывают, что мыслят они категориями уже ушедшей эпохи модерна.

Несмотря на то, что власть еще много говорит о своей «вертикали», на деле она уже трансформировалась в более сложную и продвинутую, если угодно – «пост-постмодернистскую» структуру, которую философ Сергей Корнев называет «закрытой сетью». Никакие прежние «идеологии» там уже не существенны, точнее, могут присутствовать совершенно любые: важнее всего оказывается лишь игровая функциональность. Весьма показательным стало назначение нового вятского губернатора, так расстроившее «декабристов». Они-то считали его «настоящим либералом», а он вдруг предпочел играть по новым правилам.

Победить «закрытые сети» власти может лишь гражданская «открытая сеть». Однако у «декабристов» наблюдается эволюция не в этом направлении, но в прямо противоположном, к реставрации модернистской иерархической «пирамиды», только чтобы во главе ее стояли «настоящие либералы». На деле они предлагают именно идеократическую структуру, даже более жесткую, чем власть. В этом и состоит главный парадокс: при всех своих громких заявлениях о «свободе» либералы фундаментально несвободны. Так, на съезде «Солидарности» они не желали видеть не только левых или националистов, но и вообще всех, чье мировоззрение выходит за рамки «стерильного» либерализма. И при этом они всерьез полагают себя «вождями» оппозиции. По существу, они несогласны не с «вертикалью» – но лишь с тем, что не сами находятся на ее вершине. Что ж, это уже давно и не нами замечено – в России, видимо, и в этом «особый путь» – демократией здесь называется не народовластие, а «власть демократов»…

В итоге «декабристы» создали вновь преимущественно московское «политбюро», милостиво пообещав «работать с регионами», о чем уже с печальной иронией написала Светлана Гаврилина. Активист «Солидарности» Михаил Макаров увидел в моей критике этого централизма «призыв к созданию некой сетевой структуры». Да не «призываю» я, г-н Макаров, но всего лишь напоминаю, что мы давно уже живем в сетевом обществе, а не в некой «пирамиде» прошлого века.

Конечно, звучали на этом съезде и дежурные призывы к «открытой политической дискуссии», да только вся ее «открытость» подразумевала априорное согласие с самой этой «пирамидальной» структурой. Мол, вы, «регионалы», конечно, вправе предлагать какие-то «поправки» и прочие нюансы, а мы, «вершина пирамиды», может быть, их рассмотрим…

Однако есть очень большие сомнения в том, что эта структура будет чем-то интересна реальным демократическим движениям, спонтанно возникающим на Дальнем Востоке и в Сибири, на Севере, Урале, Кубани и в других регионах. Вряд ли их представителям придет в голову «утверждать» свои проекты у столичных «вождей оппозиции». В каждом регионе есть своя экономическая и креативная специфика, и они гораздо проще найдут общий язык друг с другом – от ингерманландских крокодилов до амурских тигров. Московская же «Солидарность», как ее точно охарактеризовал ЖЖ-юзер piter_west, скорее являет собою «отчаянную внутривидовую борьбу т.н. «статусных демократов» за существование».

Похоже, именно в этом и состоит главный политический итог 2008 года – «федеральная оппозиция», попытавшись выстроиться в некое подобие «либеральной империи», потерпела окончательное поражение. Быть может, это судьба всякого «декабризма»? Теперь остается лишь дождаться, когда эта «пирамида» растает или застынет заброшенной подобно советскому арктическому поселку, а после очередного исторического солнцеворота возникнет равноправная и открытая межрегиональная сеть…

Вадим Штепа