Говорят, у нас нет свободы слова. Оптимисты… Это при Брежневе не было свободы слова. Сегодня же нет свободы мысли, той последней свободы, которая исчезает только при настоящем тоталитаризме, при 451˚ по Фаренгейту.

Парадокс в том, что многие атрибуты «классического» тоталитаризма отсутствуют: они просто не нужны. Безмозглую Россию Путин, в отличие от Сталина, получил уже готовой, на блюдечке с голубой каемочкой. Созданная им система опирается на результаты интеллектуальной и моральной катастрофы, случившейся раньше, в промежутке между августом девяносто первого и декабрем девяносто девятого; и система эта будет работать, пока не сформируется заново общность людей, способных думать.

В школе нас учили, что история России – это история освободительного движения. Пушкин изучался в связи с декабристами, Гоголь – в связи с николаевской реакцией, Достоевский – заодно с петрашевцами, нечаевщиной и терроризмом, Лев Толстой – как зеркало русской революции.

Начитанных мальчиков восьмидесятых все это страшно раздражало. Они хотели изучать Гоголя как предшественника обэриутов, а Достоевского – в качестве первого писателя-экзистенциалиста (в отличие от современных школьников, они знали такие слова). Между тем, их учили, пусть коряво и упрощенно, но по сути дела абсолютно правильно. Нет у нас другой истории, кроме этой: от масонов к декабристам, от декабристов к либералам сороковых, от либералов к народовольцам, от народовольцев к эсерам и эсдекам, от них к диссидентам, от диссидентов к перестройке и августу девяносто первого. Это стержень, на котором все держится, и лишь он один придает русской жизни смысл и форму; а уже внутри созданного им семантического поля могут развиваться этика и поэтика. Как только этот стержень извлекли, наше общество превратилось в кучу дерьма.

Россия без интеллигенции - пустое место, одноклеточная водоросль, разросшаяся до размеров континента. А интеллигенция и революция, как любовь и разлука, «не ходят одна без другой». Пока нет программы новой революции, не будет и интеллигенции. Соответственно, не будет ничего: ни удовольствия от общения, ни хороших книг, ни приличных фильмов, ни настоящего образования, ни научных открытий (кроме таких, для которых ума вовсе не нужно, а требуется только дорогое импортное оборудование), ни даже новых систем оружия. Будет именно то, что мы имеем сегодня: скверная имитация форм человеческого существования, и вместо адекватного этим формам содержания – бульканье насыщающейся протоплазмы. Хочешь - не хочешь, а насыщайся и булькай вместе со всеми, ибо нам, простейшим, иного не дано.

Но разве не свободное самоопределение народа было целью революции? И разве эта цель не достигнута? Разве кто-то под дулами винтовок гнал избирателей голосовать за Путина и Медведева? Разве под страхом кнута и плахи россияне смотрят свое дебильное телевидение, дают и берут взятки, куролесят в куршавелях, любят Сталина и ненавидят Запад? Разве кто-нибудь запрещает им жить иначе? Нет, они сами иначе не могут и не хотят. Народ получил свободу и распорядился ею по своему усмотрению. Следовательно, революция окончена, а интеллигенция больше не нужна: за что боролась, на то и напоролась.

Однако что-то тут не сходится. Ведь что такое русская революция? Это акт не столько политический, сколько, с позволения сказать, гносеологический. Интеллигенция есть субъект русской истории, теоретически и практически постигающий свой объект, Россию, и тем самым преодолевающий состояние отчуждения, в котором интеллигенция себя обнаруживает. И в результате такого познания, говорит Гегель, объект рано или поздно должен быть aufgehoben, то есть, упразднен в качестве объекта. Это диалектика, товарищи. А у нас что получается? У нас пока получается, что объект взял да и упразднил субъект.

Но это, как сказал бы тот же Гегель, простая видимость и чушь собачья. Дух может терпеть поражения, но не от внешнего мира, а запутавшись в собственных противоречиях, когда он, как скорпион, сам себя парализует. Движение мысли останавливается, словно течение в перегороженной реке, и возникает мутный стоячий омут; но потом поток прорывается сквозь преграду, смывает ее и устремляется дальше. Хорошо быть частицей мощного потока, но еще лучше и веселее быть каплей первого крошечного ручейка, который нащупывает путь сквозь нагромождения мертвых идей и рассыпающихся ценностей.

Как известно, в России было три интеллигенции: дворянская, разночинная, советская. Каждая из них сделала свое дело и ушла. Появление новой, четвертой по счету формации русской интеллигенции возможно не ранее, чем абстрактная задача освобождения вновь примет конкретную политическую форму: освобождение кого от кого и во имя чего?

У нас теперь больше исторического опыта, но именно поэтому его труднее осмыслить. Слишком велико разочарование результатами предыдущих, поистине титанических трудов. Россию последовательно освобождали: от крепостного права, самодержавия, эксплуататорских классов, диктатуры КПСС, командно-административной системы… Между прочим, за все эти победы заплачено кровью, каторгой, сумасшествием, эмиграцией и еще много чем. А в итоге что? В итоге мы имеем точно такое же общество холопов, что и 300 лет назад.

Очередная идея состоит вроде бы в том, что Россию теперь нужно освободить от диктатуры ФСБ и персонально от гг. Путина с Медведевым, но это уже как-то не убеждает. Ну, освободим, и дальше что? Сизифов труд: свинья грязь всегда найдет, стоит вытащить Россию из одной тоталитарной лужи, как она уже по уши в другой, невесть откуда взявшейся. И потом, что такое ФСБ рядом с КГБ или Третьим отделением, и кто такие Путин и Медведев в сравнении с жуткими инфернальными существами, каковыми были или казались прежние и.о. Кощея Бессмертного? Это же хоббиты какие-то! Бороться с таким режимом все равно, что с древесным грибком: хлопот много, а славы и морального удовлетворения ноль. С другой стороны, если этого не делать, он ведь все сожрет…

Из всего этого горького катаклизма, который мы здесь наблюдаем, следуют, на мой взгляд, два вывода.

Во-первых, Россию нужно освобождать не от господ, а от рабов. Ибо, вопреки видимости, отнюдь не хозяин делает другого человека своим рабом. Наоборот, раб – это тот, кто делает другого человека своим хозяином.

Во-вторых, ключевой вопрос двухсотлетних дискуссий – является ли патологическое холуйство продуктом российской политической и социально-экономической системы или это национальная черта русских? – теперь разрешен экспериментально. Все системы перепробованы, а воз и ныне там. Значит, это свойство этноса, а не социума.

Кириллов в «Бесах» думал так же, поэтому застрелился. При всей своей европейской образованности он разделял варварское понимание этнической принадлежности как чего-то врожденного, генетически предопределенного, а значит, фатально неизменного. Но уже в античности знали, что принадлежность к этносу определяется не биологическим происхождением, а образом жизни и строем мысли. Этнос – самовоспроизводящаяся, весьма прочная, но вполне искусственная конструкция, некая устойчивая модель человеческих взаимоотношений. В нее можно влиться, ассимилироваться, но из нее можно и выйти.

Проблема в том, что Россия по природе своей государство не национальное, а этнократическое, «великорусское», и ее существование искусственно поддерживает единство архаичного, под монголами сложившегося этноса, который иначе давно бы исчез, дав начало десятку других, живущих каждый по-своему и более достойным человека образом. Отсюда второй вывод: Россию следует освободить от нее самой.

Путинско-медведевский режим хорош одним: такой школы ненависти к «своей стране» нарочно не придумаешь. Все, что еще было в России стоящего, уничтожено быстро, решительно и безвозвратно; все человеческие отношения опустошены и превратились в муляжи, в какой-то сплошной «Дом-2» («Не, ты почувствуй нашу любовь, а то х…ли мы паримся? Классная же любовь получается, просто супер!»), все действия фиктивны, все слова лживы, все иллюзии развеяны. На чем же тогда стоит и даже укрепляется российское государство? А вот на взаимном презрении и ненависти и стоит, ими и укрепляется.

Непрерывная трансформация отвращения к себе в агрессию против других, стыда в самодовольство, ощущения бессилия в культ силы, фрустрации в эйфорию и есть путинизм. С помощью этой передовой технологии правительство контролирует энергию социального распада, преобразует ее в «созидательную» и направляет на нужды народного хозяйства, обороны и партийного строительства. Все бы хорошо, если бы не второй закон термодинамики: из-за него «созидание» оказывается липовым, и при ближайшем рассмотрении выясняется, что система просто паразитирует на энтропии.

Так вот, гипотетическая четвертая интеллигенция образуется из индивидуумов, в которых преобразования энергии не происходит: она накапливается и либо разрывает мозг, либо заставляет человека думать и жить самостоятельно, наплевав на весь «план Путина». Причем абсолютно неважно, что именно делает такой человек – пишет прокламации, вешается на чердаке или, скажем, молча танцует балетную партию; все равно, с точки зрения системы, имеет место тягчайшее преступление: разбазаривание стратегического запаса ненависти, нецелевое использование отчаяния, незаконная приватизация общенародного позора. Ведь обобществление этих энергетических ресурсов и передача их в доверительное управление государству – краеугольный камень Плана, основа нашего процветания и залог грядущего величия. Нельзя переживать это лично, нельзя пытаться вылечиться частным образом.

Наличие некоторого числа людей, которые так и не научились избавляться от сознания, ставшего главной угрозой национальной безопасности России, социологически никак не фиксируется, потому что они больше не образуют «социальной прослойки». У энергетических диссидентов нет своей обособленной экологической ниши, как у советской интеллигенции («творческой», «научной» и «технической»). Именно в традиционных местах ее обитания – университетах, музеях, всяких НИИ РАН, – сейчас ядерная зима: полный разгром, покорность, маразм и евроремонт; сон разума рождает начальников, под их бдительным присмотром по выжженной мертвой земле тихо бродят мертвецы…

Власть предусмотрительна, но глупа: новая интеллигенция зарождается не на старом пепелище, где ее поджидают с кувалдой, а прорастает как-то сразу везде, так что ее решительно невозможно извести. Здесь уместен почтенный библейский образ: соль, растворенная в воде, остается солью. Ее кристаллизация – только вопрос времени.

Российская государственность сегодня как никогда близка к своему гнусному идеалу. Но и к своему окончательному краху она еще никогда не была так близка. Ибо смерть Кощеева в игле, игла спрятана в национал-патриотическом яйце, яйцо в демократической утке, утка в советском сундуке, сундук на самодержавном дубе, а дуб рос на земледельческом, барско-холопьем острове. Но почти вся матрешка разобрана: остров утонул, дуб срублен, сундук распался, и демократическая Россия снесла свое черное яйцо - нацизм; а сквозь эту последнюю защитную оболочку уже виднеется заветная иголочка. К тому же чем-чем, а фашизмом здесь никого не напугаешь. Живя в России, бояться фашизма – это же очень смешно: все равно, что рыбе носить зонтик на случай дождя.

Единственное, чего интеллигенция пока действительно боится, так это собственной мысли. Слишком долго она убеждала себя и других, что «служит России», и брезгливо отмахивалась от своих врагов, с прозорливостью ненависти твердивших, что ее цель – не свержение того или иного строя, а упразднение российской государственности как таковой. И вот теперь из всех наличных посылок с логической неумолимостью следует вывод, делать который страшно не хочется. Чем признать, что противные шафаревичи были, в общем-то, правы, лучше не думать вообще. Антракт, антракт!

В этой позиции страуса, с головой в песке и откляченным задом, интеллигенция и впрямь годится только на то, чтобы получать пинки – и это еще мягко сказано – от всех желающих. Впервые со времен Анны Иоанновны власть спокойно и со смаком вытирает об нее ноги. Впервые российские обыватели смотрят на нее сверху вниз, равнодушно, как на безобидных комедиантов, впервые каждый мелкий лавочник чувствует свое неоспоримое превосходство над этими обанкротившимися умниками.

Но медленно и тяжело, как атомная подводная лодка, сквозь внутреннее сопротивление, комплекс вины, сомнения, страх, растерянность, поднимается к поверхности сознания истина. Медленно и словно нехотя начинается новая эпоха, медленно, но неотвратимо проясняется главная мысль, вокруг которой будет организовываться все остальное. И мысль эта, в сущности, очень проста: Карфаген неисправим. Карфаген должен быть разрушен.