 |
 |
|
|
Редактор "АПН Северо-Запад" Андрей Дмитриев в беседе с питерским киноведом и мыслителем Михаилом Трофименковым разбирает тезисы его новой лекции про создателей советского «антиголливуда» Иосифа Сталина и Бориса Шумяцкого, а также обсуждает кино-итоги 2019 года, включая ленту Квентина Тарантино «Однажды в Голливуде». Опубликовано на портале конкретно.ru.
25 декабря в ЦВЗ «Манеж», в рамках дополнительной программы к выставке «Дейнека/Самохвалов» при полном аншлаге прошла лекция Михаила Трофименкова «Иосиф Сталин – Голливуд и человек». Он поведал о строительстве в 1930-е годы в СССР национальной киноиндустрии, продукция которой имела высочайшее художественное и качество, одновременно будучи коммерчески успешной и даже востребованной за рубежом.
– Вы рассказали, что фильм «Ленин в Октябре» в 1938 году стал хитом американского проката. Как так вышло?
– Американский интерес к «Ленину в Октябре» не понять вне контекста формировавшегося в конце 1930-х культа личности Франклина Рузвельта. Именно в рамках этого культа стали актуальны съёмки фильмов о политиках, построивших США, как они есть. Ведя речь о Линкольне (чем не американский Ленин?) и Вильсоне, Голливуд подразумевал Рузвельта. И именно этот фильм вдохновил мастеров голливудских байопиков.
Будущий голливудский мастер Винсент Шерман, готовясь к постановке «Боевого гимна», пьесы о Джоне Брауне, несколько раз пересматривал «Ленина в Октябре», учась воплощению образа (и идеи) Вождя. Шерман не оригинальничал: весь Нью-Йорк восторгался режиссурой Ромма и игрой Щукина.
– К слову об Ильиче. Недавно в Испании произошло перезахоронение Франко, и у нас немедленно активизировались разговоры о необходимости вынести Ленина из Мавзолея. На ваш взгляд, правильно ли связывать эти две темы и стоит ли вообще трогать трупы титанов прошлого?
– Связывать имена Франко и Ленина нелепо. Никаким титаном Франко не был, а был, как изящно сформулировала в разговоре со мной прекрасная и похмельная Виктория Абриль, «кастратором» Испании, убийцей самого испанского национального духа. Кликушество и ёрничество по поводу Мавзолея отвратительны и пошлы, как пошл фильм «Покаяние», к которому восходят все некрофильско-некрофобские комплексы (перезахоронение Романовых, Катынь, Сандормох) интеллигентского сознания. Мавзолеем Ленина и самим Лениным надо гордиться, а место Франко – на помойке.
– Возвращаясь к Сталину, каковы его особенности как главного киноведа? Скажем, на сталинскую премию (больше всех – по 6 штук – у Ивана Пырьева и Юлия Райзмана) по каким критериям отбирали?
– В своих представлениях о соотношении кино и реальности Сталин был гениальным продюсером и, прежде всего, гениальным зрителем, смотревшим кино глазами «простого» советского человека – не идеального, а ещё не свободного от простых человеческих слабостей. Например, облизнуться на ножки Любови Орловой или во вторую годовщину Победы сходить не на военную монументалку, а на милую «Золушку».
Обилие премий у Пырьева и Райзмана делает честь и эстетическому чувству Сталина. И Пырьев, и Райзман – гениальные режиссёры, вот и всё, знаете ли.
– Правая рука вождя в части строительства советской киноиндустрии – это Борис Шумяцкий, весьма примечательная личность, который отнюдь не был профессионалом в области важнейшего из искусств. В чём секрет его успеха?
– О забайкальском еврее Борисе Захаровиче Шумяцком можно говорить часами. Идеальный герой коминтерновской эпохи. Назвать его «непрофессионалом» несправедливо.
Во-первых, кино было частью дела его жизни – революции, потом советского строительства. Шумяцкий из той же породы, что птенцы Орджоникидзе – Лихачев, Гугель, Франкфурт – возводившие Днепрогэсы и Магнитки.
Во-вторых, в киноиндустрии в ту пору «профессионалов» не было: делать кино нигде не учили. Уорнеры-Майеры-Фоксы тоже, по основной профессии, не продюсеры, а старьевщики и скорняки. Но и они, и Шумяцкий оказались гениальными продюсерами, невероятно чуткими к воздуху эпохи, очень страстными: говорят, что, если бы Шумяцкого не расстреляли, он бы расстрелял Эйзенштейна, которого на дух не переносил. Кино стало полноценной индустрией в СССР именно благодаря ему (хотя ещё не оценен его преемник, чекист Семен Дукельский).
– За что же его расстреляли?
– Репрессировали Шумяцкого – тоже мне бином Ньютона – по должности: Сталин срезал номенклатуру. Почитайте расстрельный список, по которому Шумяцкий проходил. Он оказался в избранном обществе наркома оборонной промышленности Рухимовича, наркомюста Крыленко, председателя Госплана Межлаука, оккультного гения Коминтерна Пятницкого, командующего ВВС Алксниса, двух командующих ВМФ, двенадцати командующих военными округами и флотами, создателя военной разведки Берзина и другого Берзина – создателя Колымы. Во как кино ценили! Их не надо жалеть, ведь они никого не жалели. Но не восхищаться ими нельзя.
– Правда ли, что советский «антиголливуд планировалось расположить в бухте Ласпи, что в Крыму под Севастополем?
– Чистая правда: этот проект стоит в ряду великих утопий вроде Дворца Советов Иофана с гигантской статуей Ленина на крыше. Его пылко обсуждало общество, его высмеивали Ильф и Петров. Генезис очевиден: издержки курса, взятого в 1934-1935 годах, на голливудизацию советского кино, поворот лицом к зрителям. Успешно скопировав суть Голливуда, Шумяцкий замахнулся на копирование его как физической реальности. «Не срослось» же по причине очевидной бредовости проекта. Главный аргумент его сторонников – обилие солнечных дней в Крыму – «не катил» абсолютно: кино снималось в павильонах. Впрочем, в самой этой бредовости тоже было нечто голливудское: в США тогда же и так же не срослось с переводом части киноиндустрии во Флориду.
– В этом году исполнилось 125 лет ещё одному из столпов кино той эпохи Абраму Роому. Его у нас знают в основном по «Строгому юноше», запрещённому в прокате и показанному лишь в конце 1980-х. А вы бы что ещё выделили в его творчестве?
– Неврастеническое преклонение перед «Строгим юношей» интеллектуалов 1990-х остаётся для меня загадкой. Ну, да, понятно, что Тимур Новиков и Густав Гурьянов раздули его культ в силу своих эстетических (и не только) приоритетов. Но фильм-то – мертворожденный.
Для меня имя Роома ассоциируется с его шедевром «Приведение, которое не возвращается» (1929) – экранизацией кафкианско-коминтерновской новеллы Анри Барбюса с Максимом Штраухом, будущим экранным Лениным, в роли Судьбы, принявшей обличие жирного шпика. И ещё – с «Серебристой пылью» (1953), странным, полуфантастическим опусом о беглых нацистах и американских поджигателях войны, испытывающих сверхоружие на неграх, которых не жалко.
– В 1949 году Роом и его супруга, актриса Ольга Жизнева получили сталинские премии за «Суд чести», который стал иллюстрацией кампании по борьбе с космополитизмом. Сознательно ли именно режиссёру-еврею было поручено создать актуальную агитку?
– Конечно, пикантно, что манифест этой, в некоторых своих проявлениях – антисемитской компании, создали Александр Штейн и Абрам Роом. Но, как сказал бы товарищ Сталин, других борцов с космополитизмом «у меня нет».
Впрочем, дело тут не только в борьбе с космополитизмом, которой работа судов чести не исчерпывалась: это была неудавшаяся попытка приструнить номенклатуру любого этнического происхождения. Конечно, это не шедевр «киноискусства». Так ведь кино, как я неустанно повторяю – искусство не в первую, если не в последнюю очередь.
И фильмы награждали исходя не только и не столько из эстетических критериев (другое дело, что в классическом советском кино эстетика, как правило, была на высоте). Можно сказать, что премию дали «актуальной агитке». А можно сказать по-другому, что дали её за «своевременное отражение актуальной темы».
– Вернёмся к современности. Каков топ-5 самых интересных картин 2019-го от Михаила Трофименкова?
«Однажды в Голливуде» (Квентин Тарантино)
«В Кейптаунском порту» (Александр Велединский)
«Золотая перчатка» (Фаттих Акин)
«Как отмыть миллион» (Дени Аркан)
«Я иду искать» (Мэттью Беттинелли, Тайлер Джиллетт)
– Вы восхищаетесь тем, как у Тарантино переданы разные детали и эстетика 1960-х. А что по сути вопроса? Как вам изображение хиппи-секты Чарльза Мэнсона и вообще подача этой истории? Некоторые увидели в этом фильме (как и в «Джокере») основной посыл – «не бунтуй». Против богатых, против шоу-бизнеса, против власти. Согласны?
– Тарантино ведёт себя как демиург, переписывая реальные события. Что касается основного посыла, отвечу просто: не знаю. К тому же его можно истолковать двояко.
Вряд ли сам Тарантино глаголет от лица сильных мира сего, разве что констатирует обречённость бунта. Кроме того, я не уверен, что банду Мэнсона можно безоговорочно зачислить в бунтари. Не всякий урод – объективный бунтарь, даже если его патология субъективно оказывается шипом в заднице системы. Для меня образец американского бунтаря – Хантер Томпсон.
– «Однажды…» или «Ирландец» Мартина Скорсезе, который вы тоже высоко оценили, – на кого ставить на Оскаре? И каков был бы ваш выбор?
– Не думаю, что интрига «Оскара» сведётся к соперничеству именно этих фильмов. «Оскар» – не премия, а соцопрос голливудской общественности: возможно, победит политкорректная хрень. Но то, что не Тарантино – ручаюсь, хотя я бы голосовал именно за него.
– От России на Оскар номинирован Фильм «Дылда» Кантемира Балагова. Почему послали именно его?
– Мы, что, каждый новый – а имя им легион – антисоветский и русофобский опус обсуждать должны?
«Дылда» – бездарное и тошнотворное кино, имеющее отношение не столько к советской реальности, сколько к паукам режиссёрской души. Единственное хорошее, что можно сказать о «Дылде»: я надеюсь, что чем отвратительнее фильмы этой тенденции (тот же «Праздник»), чем беспросветнее советская жизнь на экране, тем сильнее будет молодёжь подозревать, что прошлое просто не могло быть столь беспросветным. И, соответственно, усилится желание обратиться к «первоисточникам».
Впрочем, это обращение уже началось. Я убедился в этом, увидев заполненный Большой зал Дома Кино на прошлогодних показах советских шедевров «Рабочий посёлок», «Вдовы», «Друзья и годы», «Знойный июль».
– В современном российском кинематографе всё так плохо? Можно ли что-то интересное выделить?
– Выделить что-либо невозможно по той простой причине, что у нас есть фильмы (много), но кино (как индустрии, выражения сознания или подсознания нации, артикуляции общественного идеала) нет.
Выделять можно отдельных режиссёров: Велединского, Погодина, Федорченко (до того, как он приобщился к «индустрии Холокоста»), Шагалову. Лунгин-младший интересно выступил с «Большой поэзией». О прочих говорить и спорить лень.
– Недавно в прокат вышел документальным фильм Вернера Херцога «Встреча с Горбачевым». В рецензии на него вы пишете, что «нельзя поверить, что это снял Херцог». Но, может быть, нечего вообще режиссёрам художественных фильмов браться за интервью? Вон Оливер Стоун сделал довольно примитивную пропагандистскую поделку в виде фильма про Владимира Путина. И даже «В поисках Фиделя», несмотря на всю харизму и мощь собеседника, смотрится так себе. Может, есть какие-то другие примеры, исключения? Кто и как, на ваш взгляд, мог бы снять беседу с Горбачевым, чтобы это было интересно?
– Дело, извините за выражение, не в менталитете «режиссёров художественных фильмов». Херцог – мастер и документалистики тоже.
Интервьюировать политиков – гиблое дело. Все они – не исключая любимого Фиделя – пленники политики и никогда никому не скажет того, что уже не говорили или может повредить имиджу. Даже зубр Барбе Шредер обломал зубы на адвокате-политике-конспираторе Вержесе («Адвокат террора», 2007). Общество зрелищ одно на всех: от Клинтона до субкомманданте Маркоса. Ни Путина, ни Горбачева никто не снимет «интересно».
Другое дело, что, в принципе, непонятно, о чём говорить с Горбачевым: даже на фоне старцев из Политбюро он выделялся сюрреалистическим косноязычием. Подгорный, говорят, написал в книге почётных гостей на подлодке: «Произвёл большое впечатление». Вот и Горбачев неизменно «производит большое впечатление».