 |
 |
|
|
Прославленный советский поэт Эдуард Багрицкий родился 22 октября 1895 года в Одессе. По случаю знаменательной даты "АПН Северо-Запад" публикует отрывок из недавно вышедшей книги "Эдуард Багрицкий" в серии ЖЗЛ авторства историка литературы Леонида Воронина. Текст любезно предоставлен издательством "Молодая гвардия".
6 апреля 1919 года в Одессу пришла советская власть — правда, облик этой власти был неожиданным для встречавших ее одесситов. Под красными и черными знаменами в город вошла 1-я бригада Заднепровской украинской советской дивизии, которой командовал атаман Николай (Никифор) Григорьев, еще недавно штабс-капитан русской армии, потом — полковник у петлюровцев, а вот теперь — красный военачальник…
Это и в самом деле красные? — вглядывался Багрицкий в затейливую колонну вошедших в город войск. —
А куда же девать черный цвет анархистов? Черный — враждебно чужой для бело-сине-красного флага добровольцев.
А примет ли его новая власть? Нет, черный растворится в
дымке времени. А вот красный недаром слепит глаза, всё
переборет. (Такое ощущение слепящего красного цвета передается
в финальных строках стихотворения Багрицкого «Коммунары»:
Когда ж над Эйфелевой башней
Пылающий взовьется флаг?)
— Так, значит, с красным! — решает Багрицкий.
И как подтверждение этого решения — его поведение на собрании одесских литераторов 11 апреля 1919 года. «Мы решили учредить Профессиональный Союз Литераторов, — вспоминает Александр Биск. — Собрание состоялось на Преображенской, в помещении Рисовальной школы».
Пришел на это собрание и Бунин. Его поразила скандалившая «орава молодых поэтов». Был среди них и Багрицкий, который вместе со своими друзьями кричал: «Долой! К черту старых, обветшалых писак! Клянемся умереть за советскую власть!» (Жена Бунина, пришедшая вместе с ним, передает это эпатирующее заявление молодых поэтов несколько иначе: они «готовы умереть» не за советскую власть, а — более обтекаемо — «за советскую платформу», требуют «заткнуть рот буржуазным обветшалым писателям». Держали себя молодые поэты «нагло, цинично и, сделав скандал, ушли».) За уходящими с собрания молодыми поэтами бежит Максимилиан Волошин: «Они нас не понимают, надо объ- ясниться!» Но молодые не хотят его слушать.
Но вернемся к воспоминаниям Александра Биска — одного из прямых инициаторов создания Профессионального союза литераторов. Они, эти воспоминания, почти стенографически выделяют реплику Эдуарда Багрицкого, передающую его — характерный для того момента — душевный настрой.
Итак, учреждается Профессиональный союз литераторов. «Председателем, — сообщает А. Биск, — был выбран старый уважаемый литератор, редактор журнала “Театр и Искусство” Кугель. И вот произошла отвратительная сцена: как только Кугель начал говорить, Багрицкий прерывает его истерическим криком: “Зачем вы посадили сюда эту старую ворону, дайте дорогу нам, молодым”».
И, значит, дать дорогу дерзающей молодости, которая разрушает социальные границы, готова строить новый мир. Это не декларация добровольческого ОСВАГа о «полной гражданской свободе». Декларация так и остается декларацией. Нет, это — реальное осуществление всех затаённых прежде ожиданий и надежд — убежден Багрицкий. И готов за это бороться — решает стать красным партизаном.
Перед отъездом в партизанский отряд Эдуард встретился с Волошиным. Тот попросил у него стихотворение «для 1 мая». Багрицкий в ответ заявил, смеясь: «У меня свободных только два (стихотворения. — Л. В.), но оба монархические».
Багрицкий не медлит и сразу же после собрания одесских литераторов, в апреле 1919 года, добровольцем вступает в ряды красных партизан — в Особый партизанский отряд имени ВЦИК, который вскоре был переформирован в Отдельную стрелковую бригаду 14-й Красной армии. Он служит в должности инструктора политотдела, пишет листовки и агитационные стихи.
Сослуживцы Багрицкого по партизанскому отряду вспоминали о нем как о «чудесном и самоотверженном товарище, скромном и задушевном», как об авторе «множества листовок, разъясняющих трудящимся сущность событий, призывающих к защите советской власти…».
«Мы прекрасно помним, — рассказывали они, — как небольшие желтые листочки разбрасывались нашими разведчиками далеко впереди цепей и читались по деревням крестьянами и рабочими».
Немало стихов и листовок было написано поэтом — инструктором политотдела — в эти дни. В одной из дошедших до нас листовок с энергичным призывом «К оружию!» Багрицкий обращается к труженикам страны: «Товарищи
рабочие, если вы хотите, чтобы снова начали работать фабрики, чтобы можно было наладить ввоз и вывоз товаров, записывайтесь в Красную армию.
Товарищи! Преступление
сидеть сложа руки, когда Советская Россия зовет вас на помощь! Товарищи! Вы защищаете свои права, вы защищаете
власть Советов, в которых находятся ваши же братья рабочие! Какие же разговоры тут могут быть. Все слова лишни.
Всякий, кто может носить оружие, пусть берет винтовку и
идет с нами на фронт. Колебаний быть не может. Кто не с
нами, тот против нас».
А вслед за этим обращением звучат стихи:
В последний час тревоги и труда
Над истомленными бойцами
Красноармейская звезда
Сияет грозными лучами.
Ружье, лопата, молот и кирка
Теперь оружие героя.
Ничья злодейская рука
Не сможет выбить вас из строя.
Свобода в концовке этих стихов звучит как эхо Февраля, родившего крылатую здравицу Велимира Хлебникова: «Свобода приходит нагая…» Эта здравица прорывается к Багрицкому не из времени российской смуты, а из какого-то надвременно́го пространства, доносящего надежду: «огонь Свободы не угас» — и убеждающего, что недаром он — «поэт походного политотдела».
Этого Багрицкого увидела в майские дни 1919 года Зинаида Шишова, встретившая партизанский агитпоезд, в котором ехал Эдуард.
Но прежде чем встретиться с Эдуардом, она увидела еще одного известного одессита: «Было раннее утро. На запасном пути догорал небольшой состав. Плечо к плечу с нашим поездом стоял поезд Мишки Япончика — уже, очевидно, не первые сутки. Это было заметно по незначительным признакам оседлости — ведрам с кипятком, засыхающим на пути помоям, картофельной шелухе…
Мне показали Мишку Япончика. Он, голый по пояс, стоял в классической позе со скрипкой в руке. Скрипка взвизгивала и выдиралась из его пальцев, но он ловил ее подбородком и снова подымал смычок. Он был пьян. У ног его грудами были навалены финики».
Это был тот самый Мишка Япончик, которого вскоре под именем Бени Крика выведет в «Одесских рассказах» Исаак Бабель.
Знаменитый одесский налетчик руководил целой армией вооруженных уркаганов. Они экспроприировали деньги и имущество богачей, но помнили о призыве своего главаря: грабить только «буржуазию и офицеров».
Вот и у Бабеля дерзкий грабитель не забывает о несправедливо обделенных людях. В рассказе Бабеля «Как это делалось в Одессе» Беня Крик напоминает упрямому богатею о нелепой гибели его приказчика: «Я пла́чу за дорогим по- койником, как за родным братом. Но я знаю, что вы пле- вать хотели на мои молодые слезы. В какой несгораемый ящик упрятали вы стыд? Вы имели сердце послать матери нашего покойного Иосифа сто жалких карбованцев. Мозг вместе с волосами поднялся у меня дыбом, когда я услышал эту новость».
Беня «говорит речь» на могиле покойного Иосифа. «Господа и дамы, — сказал Беня Крик, — господа и дамы, — сказал он, и солнце встало над его головой, как часовой с ружьем. — Вы пришли отдать последний долг честному труженику, который погиб за медный грош. От своего имени и от имени всех, кто здесь не присутствует, благодарю вас. Господа и дамы! Что видел наш дорогой Иосиф в своей жизни? Он видел пару пустяков. Чем занимался он? Он пересчитывал чужие деньги. За что погиб он? Он погиб за весь трудящийся класс. Есть люди, уже обреченные смерти, и есть люди, еще не начавшие жить. И вот пуля, летевшая в обреченную грудь, пробивает Иосифа, не видевшего в своей жизни ничего, кроме пары пустяков. Есть люди, умеющие пить водку, и есть люди, не умеющие пить водку, но все же пьющие ее. И вот первые получают удовольствие от горя и от радости, а вторые страдают за всех тех, кто пьет водку, не умея пить ее».
В мае 1919 года Япончик получил разрешение сформировать отряд в составе 3-й Украинской советской армии. Отряд этот был позднее преобразован в 54-й революционный полк имени Ленина. Полк составляли одесские уголовники, боевики-анархисты и мобилизованные студенты Новороссийского университета. Красноармейцы Япончика не имели единой формы, многие ходили в шляпах, даже в цилиндрах, но каждый красноармеец полка считал делом чести носить тельняшку.
Полк был подчинен бригаде Котовского в составе 45-й стрелковой дивизии и направлен в июле 1919 года против войск Симона Петлюры. Еще до отправки многие «бойцы»-уголовники дезертировали, так что на фронте оказалось лишь 704 человека из 2202. И тем не менее командование 45-й дивизии признало полк Япончика «боеспособным». И надо сказать, что первая атака полка в районе Бирзулы против петлюровцев была успешной: захватили село Вапнярка, взяли пленных и трофеи.
Но контратака петлюровцев на следующий день привела к полному разгрому полка. Уголовники Япончика, побросав оружие, сбежали с поля боя и, посчитав, что уже «навоевались», решили вернуться в Одессу. Однако захваченный ими поезд был остановлен отрядом Красной ар- мии. «Бойцы» 54-го полка были частично перебиты, а частично направлены на принудительные работы. Мишка Япончик попытался оказать сопротивление, но был расстрелян.
Зинаида Шишова, встретившая «бойцов» Мишки Япончика, почувствовала, что они не очень-то надежные. Совсем иное впечатление произвел на нее партизанский агитпоезд, весь забронированный фанерными щитами плакатов, украшенный полотнами с лозунгами, которые вились над ним. Что-то неодолимое, целеустремленное ощущалось в этом набегавшем и неожиданно затормозившем агитпоезде.
Зинаида пошла отыскивать Багрицкого. «Эдя первый увидел и окликнул меня, — вспоминает она. — Он сидел с машинистом в кочегарке, был измазан сажей и смеялся. Путь, по которому следовала агитка, был взорван, и ее перевели на другие рельсы. Агитпоезд был тоже завален финиками.
Оказалось, что это было оставленное бежавшими французами наследство.
Багрицкий насыпал мне полные карманы фиников. Конечно, это было получше французского же горохового хлеба, которым мы питались в Одессе».
Леонид Воронин