Русский сегмент Живого Журнала сегодня превратился в самое оперативное и открытое пространство политических дискуссий. Произошло это не только в силу известной цензуры в СМИ, но и потому что сетевые структуры сегодня вообще становятся значимее пирамидально-централизованных. Сетевое сообщество, не скованное рамками текущей конъюнктуры, предоставляет куда большее пространство для социального конструирования. Пусть зачастую «утопического» – но, по словам Ламартина, утопии – это чаще всего лишь «преждевременные истины».
Более того, сетевые принципы влияют не только на структуру информации, но и на образ мышления. Апелляция к каким-то «безусловным авторитетам» срабатывает все менее, пропагандисты «всеобщих вечных истин» все более выглядят как карикатурные «фофудьеносцы». Всевозможные централисты и универсалисты проигрывают даже в националистическом дискурсе, который еще недавно был синонимом «единонеделимости». Сегодня же неформальный, сетевой национализм существенно разошелся с официальной «патриотической» риторикой – вплоть до настолько резкого противостояния ей, которое не снилось никаким «антипатриотическим либералам».
В этой связи показателен один их недавних текстов радикального сетевого деятеля, известного под ником «Яроврат». Это исторически обоснованный, дерзкий, но логичный проект превращения Российской Федерации в Русскую Конфедерацию (точнее – выделения второй из первой). Для западного человека трудно понять разницу между «русским» и «российским» – в европейских языках эти слова не отличаются. Но мы-то с вами очень хорошо понимаем и видим отличие «россиянства» с разборками чеченских кланов по всей стране, от «русскости», которая при чрезмерном ее акцентировании немедленно обвиняется в «фашизме»…
«Русский проект» Яроврата подчеркнуто прозападный. Его конфедеративное начало опирается на европейские и американские (выборный институт шерифов) традиции общественного самоуправления. Это не плохо – но недостаточно для континентальных русских пространств. Уместно и интересно сопоставить эту доктрину с концептом сибирского областника Михаила Кулехова о русских как «народе-мозаике»:
«Настоящий русский национализм – многосоставной, он состоит из московского и карельского, питерского и кубанского, волжского и сибирского национализмов – ибо без этих наций не может быть и большой русской нации: не бывает целого – без составляющих. И это – тестовое положение настоящего русского национализма. Проверка такая на вшивость: ты понимаешь, что русские – разные? Нет? Тогда звиняй... ты какой-то другой нации «националист», не русской...»
Если принять за основу эту «мозаичность», то в ней легко и непротиворечиво найдется место всем воспринимающим себя русскими – от западников в стиле Яроврата до сибирских областников и жителей суверенной Камчатки. Но главное – не подгонять всех русских под какой-то единственный элемент этой «мозаики», не пытаться изобразить его «универсальным». В этом случае вместо многообразных русских получатся те же унифицированные «россияне». Жители вселенской пустоты, искренне уверенные в «самобытном величии» своей культуры. Хотя, как справедливо заметил питерский философ Алексей Иваненко по поводу дежурных атрибутов «russian style»: «Византийские иконы, золоченые минаретные луковицы, татарские балалайки, китайские пельмени – все это импорт».
Главная проблема нынешнего русского национализма – его заряженность негативной энергетикой: «Мы против тех, кто не такие, как мы». Но эта концентрация на «отрицании чужого» парадоксальным образом приводит к его максимальному усвоению. Как когда-то Московия, скомкавшая всю вольную Русь ради победы над Ордой, сама превратилась в ее римейк, с кремлевскими ханами-царями. Как хищные нравы иных сегодняшних националистов, мало чем отличающиеся от того «зверья», которое они ненавидят. Кондопога всколыхнулась, ошалев от беспредела чеченских бандитов. Но разве меньше в России подобных разборок, когда русские режут русских? Это в порядке вещей?
Русский национализм сыграет свою историческую роль, лишь если он будет переведен в позитивный, утвердительный режим. Когда главной задачей станет быть собой, а не отрицать других. И в этом, как бы кому ни показалось странным, русским следовало бы поучиться у северных и сибирских коренных народов. На них до сих пор принято смотреть с высокомерных цивилизаторских позиций, но на деле уже все наоборот. В символике и ритуалах этих народов сегодня куда больше живых внутренних смыслов, чем у обитателей одинаковых «спальных районов», дети которых «проходят» в школах ОПК… Эти народы интересует метафизическая самореализация, а не физическая экспансия – как у «имперцев» и «иммигрантов». Кстати, два последних вида уже вступили в биологический симбиоз – одни расширяют «империю», другие ее заселяют.
Константин Леонтьев был имперцем совсем другой эпохи – тогда империя еще была в стадии «цветущей сложности». Сегодня же под империей понимается «вторичное упрощение» – повсеместно серая «провинция», раскатанная катком централизма. Русские нужны этой псевдо-империи лишь как «государствообразующая нация». Те националисты, которые считают это определение поводом для «патриотической» гордости, совсем не задумываются – а чем собственно тут гордиться? Тем, что посадили себе на шею это чиновничье государство, которое и стало действовать от имени русских, подавляя их самих?
Изначальная сеть русских княжеств складывалась в целый континент, подобный Европе, – пока их не вогнали в прокрустово ложе «единой государственности». В этом смысле «Третьеримская» империя очень похожа на Римскую, а русские в ней из уникального многомерного народа превращены в аналог «римлян», то есть сугубо имперский субстрат. Но финал Римской империи известен… «Римлянами» в освобожденной Европе уже не хотел называться никто – разве что румыны сохранили этот этноним.
Модные ныне рассуждения о «многополярном мире» надо начинать с пробуждения исконной «многополярности» самой России. Только таким образом из-под наросшей за века централистской коросты проявится живая и многоликая Русь. Конечно же, речь не идет о какой-то буквальной и формальной «реставрации». Позитивная миссия русского национализма состоит в том, чтобы «перевести» древние культуры русских земель на современный язык, превратить их в глобально узнаваемые «бренды».
«Русскость» (как и «европейскость» в Европе) может быть синтезирована лишь из местных идентичностей, а не насажена откуда-то «сверху». К тому же, конфедеративный проект по определению исключает всякие «вертикали». Тем, кто опасается «распада», гораздо разумнее было бы заниматься не силовым «удержанием земель» (такое действие всегда порождает противодействие), но – экономически и культурно заинтересовывать сами русские регионы быть вместе. Самые крепкие союзы – добровольные.
Хотя, по самому большому счету, «русскость» – это вообще сверхэтническая категория. Об этом нередко говорят мистически сведущие авторы – к примеру, Юрий Мамлеев. Русские – это не просто часть «белого мира», но, по своему варяжскому генезису, носители его первичной миссии. Нам надо вновь открыть в себе эту миссию создателей новой цивилизации. И в ней все региональные русские идентичности сойдутся сами – как меридианы…