 |
 |
|
|
Продолжение. Части 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10
Встать, суд идет!
В одной из московских квартир, в пятиэтажной панельной "хрущевке", в полдень, раздался звонок в дверь. Обычно, в этот час, посреди недели, в квартире никого не было. Но в тот день дома оказалась хозяйка. И не одна, а с любовником. История, что называется, анекдотичная. Но, что было, то было.
Они тут же вскочили с постели и начали поспешно одеваться.
Звонок зазвучал снова. Нетерпеливо, но весело. Тем же, кто находился в квартире, было явно не до веселья.
Женщина потихоньку подошла к входной двери и прислушалась. На лестничной площадке едва слышалось какое-то движение, а потом звук вставляемого в замок ключа. Однако замок не поддался, - не позволил предохранитель. Женщина посмотрела в дверной глазок, но ничего не увидела - глазок был прикрыт.
"Нет, муж придти не мог, он далеко, - подумала женщина. - Но могла заявиться его мать. Хотя, зачем ей закрывать глазок?.."
Звонков больше не было, а через какое-то время за дверью умолкли и все звуки. Женщина отошла к окну и, прячась за шторой, несколько минут смотрела во двор. Кроме невысокого, черноволосого мужичка в синей спецовке из подъезда так никто и не вышел.
"Нет, это была не свекровь..."
Женщина опять вернулась в прихожую, снова глянула в глазок (он все так же был закрыт снаружи), помедлила и открыла дверь.
За дверью никого не оказалось, а глазок был заклеен пластырем. Точно также были заклеены глазки и остальных трех дверей.
Женщина поняла, что в ее квартиру пытался проникнуть вор.
Быстро выпроводив любовника, она побежала на улицу, и старушки, сидящие у подъезда, рассказали ей, что в последние минуты из дома вышли только двое мужчин. Один из них, в синей курточке, которого они приняли за монтера, пошел в соседний подъезд.
Так, можно сказать, случайно и был задержан вор-домушник, который оказался гражданином Грузии, проживавшим уже несколько лет в Москве и даже имевшим здесь внебрачного ребенка.
Учитывая, что он в тот день ничего не украл, ранее судим не был, имел в Москве временную регистрацию и постоянную работу, в милиции решили не подвергать его аресту, ограничившись лишь подпиской о невыезде. К тому же, и основная свидетельница, как стало ясно, сама лично вора не видела, показания дает путанные, а других свидетелей, считай, и вовсе нет.
Следствие длилось отпущенные ему законом пару месяцев, но проведено было абы как - спустя рукава, и когда дело поступило в суд, на первом же заседании выяснилось, что в обвинительном заключении имеется целый ряд грубых ошибок и неточностей. Чтобы их устранить, нужно было вернуть дело прокурору.
Вот для вынесения такого определения судья и удалилась в совещательную комнату, дверь в которую располагалась прямо за ее судейским столом.
Гособвинитель ушел следом, так как здесь, в суде, его ожидало много других дел. Секретарь пошла в канцелярию, и в зале судебных заседаний, помимо защитника, остались только сам подсудимый со своей гражданской женой да две их приятельницы, пришедшие в суд скорее из любопытства, чем для поддержки (дело-то пустяковое, что было очевидно всем).
Всем, но только не судье.
Эта молодая женщина, надевшая судейскую мантию совсем недавно, полистав в совещательной комнате листы дела, вдруг с удивлением обнаружила, что подсудимый, оказывается, ранее был дважды судим в Грузии, и что его временная регистрация в Москве вот-вот должна закончится. А потому судья решила, что следователь допустил ошибку, оставив обвиняемого на свободе, и посчитала нужным эту ошибку немедленно исправить.
Ее даже не убедил в обратном тот факт, что обвиняемый постоянно приходил в милицию для проведения следственных действий, и что сегодня он тоже дисциплинированно прибыл на заседание по первому вызову.
Не в пользу грузина сыграло то, что он - грузин, да еще заявился в суд как Аль Пачино: в цветастой рубашке, расстегнутой чуть ли не до пупа, демонстрируя всем золотую цепь с "гимнастом" на своей волосатой груди.
Короче, судья подготовила два документа: определение о возвращении дела прокурору и постановление об избрании подсудимому меры пресечения в виде заключения под стражу.
Закончив работу над ними, она позвонила в канцелярию и попросила секретаря вызвать конвой. Подождав, для верности, еще минут пять, судья вышла в зал, мельком заметив привалившегося плечом к дверному косяку милиционера и вытянувших шеи присутствующих, а также девочку-секретаря на привычном для нее месте.
"Встать, суд идет!" - Скомандовала секретарь.
Опустившись в кресло и стараясь не глядеть в зал, судья скороговоркой прочитала то, что было ею написано. И еще не успел раздаться ропот возмущенных голосов, как она уже захлопнула за собой дверь совещательной комнаты и, включив погромче радио (чтобы не слышать обычных в таких случаях плача, визгов и проклятий), поставила кипятиться чайник.
А в это время в зале происходило следующее.
Услышав такое решение суда и ахнув от удивления, подсудимый, тем не менее, быстро овладел собой. А когда он увидел, что стоявший в дверях милиционер, почесав затылок, куда-то исчез, тоже направился из зала.
Неожиданный уход милиционера и маневр подсудимого не остались незамеченными для секретаря, которая самоотверженно встала грудью на пути последнего.
Но каким бы маленьким и тщедушным не был грузинский вор и какой бы большой и прекрасной не была грудь судебного секретаря, ничто не могло остановить подсудимого. Он ловко прошмыгнул мимо нее за дверь, прошел, не ускоряя шага (что говорило о его стальных нервах), по длинному судебному коридору, спустился по лестнице к выходу и, оказавшись на шумной московской улице, растворился в толпе.
Секретарь вначале бросилась было за конвоем, но те, оказалось, все еще только собирались идти в зал по вызову судьи (и удивились, что она начала оглашение постановления, не дождавшись их прихода). Потом девушка побежала назад в зал и стала барабанить в дверь совещательной комнаты, но судья, думая, что к ней ломится любовница подсудимого, еще и не сразу открыла.
Затем начала бегать по суду уже сама судья, истерично требуя от начальника конвоя, чтобы тот бросился на поиски подсудимого. "Не барское это дело", - равнодушно ответил ей лейтенант предпенсионного возраста. Единственное, что согласился сделать этот "карьерист", так это позвонить своему начальству.
Толстое начальство, приехав и разобравшись, что к чему, заявило, что подсудимый под стражу взят не был, поэтому никакой ответственности за его исчезновение они не несут, и "побегом из-под стражи" это вообще считаться не может.
Вызванный председателем суда наряд милиции тоже ничем помочь не смог. Даже не удалось отыскать того милиционера, который, стоя у двери в зал, ввел в заблуждение судью. Видимо, он был просто одним из посетителей.
Судью пришлось отпаивать валерьянкой и корвалолом.
А вскоре приехали и первые журналисты, пронюхавшие о происшедшем в Дежурной части ГУВД города.
От них не было отбоя, и председатель суда приказал никому не давать никаких комментариев по поводу случившегося.
На следующее утро, когда он собрал всех судей и руководителей канцелярий на планерку, произошло еще одно неприятное происшествие: к нему в кабинет заявились две пьяные студентки-заочницы Московской юридической академии, которые должны были проходить здесь практику.
В мини-юбках, на высоких каблуках, с ярким макияжем на лицах они, словно фурии, ворвались в кабинет, где шло совещание и, бросив свои сумки прямо на председательский стол, потребовали, чтобы им немедленно "дали хорррошего ррруководителя".
После долгих препирательств девиц удалось выпроводить из суда только с помощью приставов, одному из которых они расцарапали в кровь лицо.
И когда после обеда в суде вновь появились неугомонные журналисты и снова не смогли получить ни от кого из судей комментарий по поводу вчерашнего ЧП, то им вдруг на глаза попался тот самый судебный пристав со свежими кровоподтеками на лице. Он курил на улице у входа в здание суда, и там же журналисты взяли у него короткое интервью.
А вечером в новостях по телевидению председатель суда к своему ужасу увидел, как этот болван прямо под вывеской суда, раздуваясь от самодовольства, отвечал на вопросы корреспондента:
- У Вас на лице следы борьбы. Вам, наверное, трудно пришлось?
- Нет, это моя работа. А на нашей работе всякое может случиться.
- Вы проходили специальную физическую подготовку? Может быть, владеете приемами рукопашного боя?
- Да, конечно, это обязательно. К тому же я кандидат в мастера спорта по боксу...
"И, тем не менее, - завершил свой репортаж корреспондент, - вору-рецидивисту, являющемуся, по нашей информации, криминальным авторитетом одной из московских группировок, удалось совершить этот дерзкий, хорошо спланированный побег из здания суда и скрыться. На поиски преступника брошены все силы столичной милиции и объявлен план-перехват..."
Я рассказал эту правдивую историю за тем, чтобы те, кто никогда не бывал в московских (да и вообще - в российских) судах 90-х годов, почувствовали их атмосферу, а равно - атмосферу самих тех лет. Я хотел, чтобы было понятно не только то, как функционировала тогда следственно-судебная машина, но и что за люди ее представляли, а также то, как работали (да и продолжают работать) большинство наших журналистов, освещающих криминальные темы и всякого рода скандалы.
А вот, как объяснил происшедшее (и вообще - общую ситуацию в столичных судах) сам председатель того районного суда:
"Судьи перегружены работой, а это, в основном - женщины. Многие начинали работать в суде еще секретарями. Жизненного и правового опыта маловато. Им тяжело. У них семьи, дети. Зарплату только начали повышать. За жилье - спасибо Лужкову, а то бы вообще все разбежались. Но чувства защищенности у людей все рано нет. На нас давят со всех сторон..."
Как тут было не вспомнить судей Таганского суда (смотревших виноватыми глазами побитых собак и разве что не вилявших при этом хвостами), когда они, несмотря на очевидные доказательства незаконности действий Минюста по отказу в регистрации НБП, выносили все же свои решения в пользу этого самого Министерства так называемой юстиции?!
Как было не вспомнить судью Замоскворецкого суда, подобострастно внимавшего Министру иностранных дел А. Козыреву, когда тот, с помпой явившись в суд, чтобы выступить в качестве ответчика по иску Жириновского, прочитал всю свою "речь" по бумажке и отказался отвечать на вопросы?!
(Вы видели когда-нибудь ответчика, который отказывается отвечать на вопросы суда и участников процесса? А я видел. И это было не менее смешно, чем история с грузинским воришкой.)
Как было не вспомнить задыхавшуюся от волнения при упоминании имени Никиты Михалкова судью Тверского суда, отказавшую в освобождении из под стражи Димы Бахура, - того самого, что запачкал куриными яйцами штаны нашего оскароносца?!
(Да-да, штаны Михалкова фигурировали в том деле в качестве вещдока, - уж и не знаю, по его ли личному желанию или по совету его адвоката Кучерены. Так что в судах 90-х было много чего - и грустного, и смешного!)
Мне скажут: а почему тогда не вспомнить и десятки (если не сотни) судей, отпускавших в те годы из-под стражи "очевидных преступников"? Да, давайте вспомним и о них. Только "очевидный преступник" - это еще не преступник по закону. И в этих случаях чаще все-таки приходится говорить не о страхе судей перед криминальным миром (что, конечно же, тоже имело место, особенно - в провинции), а о все той же самой коррупции, где деньги и "телефонное право" действуют сообща.
"Вот сказали, что судьям надо выдавать оружие, - сетовал председатель, теребя руками копну седых волос на своей голове. - А как я им его дам, если они нервные и всего боятся? Чтобы палили в кого ни попадя?.. Дай я, к примеру, той судье пистолет, так она, чего доброго, еще бы и сама застрелилась..."
Наш разговор происходил у него в кабинете, где я оказался с одним из своих клиентов - генерал-майором милиции Владимиром Позняком. И это случилось почти год спустя после истории с грузином. Дело у нас с Позняком было не таким уж и сложным, гражданским, но, из-за постоянной смены судей, так долго рассматривалось, что мы решили обратиться за помощью непосредственно к председателю. И тот пообещал, что в дальнейшем никаких проволочек не будет. А, уже прощаясь, заявил (правда, без особого оптимизма в голосе): "Вы не беспокойтесь, ваше дело мы поручим более опытной судье..." "Да уж... - улыбнулся Позняк. - Чтобы не пришлось потом стреляться..."
О "правильных" ментах
А генерал-майор милиции Владимир Ильич Позняк заслуживает того, чтобы о нем рассказать чуть подробнее. В 90-е годы он был достаточно известным человеком, которого журналисты (особенно "желтой" прессы) не обходили своим вниманием.
В свое время, когда я, заканчивая институт, проходил практику в прокуратуре и в милиции, то в милиции моим руководителем был некто майор Чернов, Виктор Захарович. Тогда он был следователем УВД подмосковного Подольска, и в дальнейшем я с ним никогда больше не встречался. Но вот именно этот человек навсегда и остался в моей памяти типичным представителем тогдашней, начала 80-х годов, советской милиции - неунывающим, веселым, остроумным, и в то же время очень работоспособным, предприимчивым и гуманным. Я даже вряд ли бы смог сейчас точно описать его внешность, но до сих пор помню, как он носился на своем 412-м "Москвиче" по городу, в Москву или в ближайшую тюрьму - в Серпухов. И как он успевал вести по двадцать и более уголовных дел одновременно и смеялся над телевизионными "знатоками", которые "вели" из серии в серию по одному лишь делу. Но, тем не менее, в этом следователе было что-то и от Знаменского, и от Томина (а точнее - это "что-то" было в них от него).
"К нам дорога широкая, - сдерживая улыбку, говорил он какому-нибудь заблудившемуся и потому опоздавшему на допрос свидетелю. - От нас - узкая".
Или обвиняемому в краже трех простыней, одеяла и чайника: "Я вот даже тебе стул, подлецу, не хочу предлагать, потому, что ты мне просто противен. Вот, если бы ты украл железнодорожный состав с лесом или с товарами, то я бы тебя, хотя бы, уважал, предложил бы присесть, сигаретку бы дал, чаем, быть может, напоил..."
В этом он предугадал то, что будет происходить в стране и в милиции ровно через десять лет.
А вот в 90-е годы таким типичным милиционером (хотя тогда их уже все стали называть "ментами") для меня был именно Владимир Позняк. Такой же веселый, общительный, тоже прошедший Афганистан, но только еще более предприимчивый, чем Виктор Захарович.
Правда, когда мы с ним познакомились, Позняк был полковником, причем - бывшим.
В период 1992-1993 годов его откомандировали из МВД в распоряжение Администрации Президента в качестве советника, и там он работал в тесном контакте с Александром Руцким, который занимал тогда пост вице-президента страны.
Через некоторое время, после разгона Парламента и расстрела Белого дома, Позняка и уволили.
Основание для его увольнения было чисто формальным. Но подлинной причиной послужило именно то обстоятельство, что Ильич находился рядом с Руцким, когда тот грозил Ельцину с трибуны Верховного Совета "шестью чемоданами" компромата.
И тогда Позняк обратился за помощью ко мне.
Мы направили соответствующее заявление в суд, и, примерно, через полгода (разумеется, не без некоторых сложностей), полковник Позняк был восстановлен на работе в прежней должности. А еще через несколько лет, когда политические страсти поутихли, он получил генеральское звание, служил на разных должностях в Москве и Московской области, воевал в Чечне и в Дагестане, и даже подружился с вышедшим в отставку Виктором Ериным - бывшим Министром МВД, подписавшим когда-то приказ о его увольнении.
Взлеты и падения чиновников и вообще любых заметных персон всегда вызывают интерес у журналистов и публики, а падения и взлеты - зависть у недоброжелателей.
Своих недоброжелателей Поздняк хорошо знал и, не стесняясь в выражениях, публично критиковал. И вот это-то (его острый язык и бойцовский характер) и было тем основным, что пробуждало к нему неподдельный интерес со стороны журналистов.
Но его смелые и нелицеприятные высказывания о тех или иных милицейских начальниках вызывали, в свою очередь, их ответную реакцию, которая заключалась не в вызове Позняка в суд или на дуэль, а в инспирировании заказных статей, обливающих Ильича грязью.
К примеру, в прессе мелькали сообщения о том, что Позняк "знаком со многими криминальными авторитетами и, не стесняясь, рассказывает об этих своих знакомствах".
А чего, собственно, ему было стесняться? Он был такой же "правильный мент", как майор Чернов и генерал-полковник Куликов, никогда не опускавшиеся до подстав, обмана и, тем более - до избиений или пыток задержанных. И его в равной степени уважали как сослуживцы, так и преступники, или те, кого к таковым причисляли.
К тому же Ильич был умным, любознательным и жизнерадостным человеком, а с такими людьми приятно общаться любому - от прокурора Юрия Чайки до "авторитета" Леши Нанайца, от журналистки Кислинской до адвоката Беляка. А почему бы и нет?
(Правда, потом Кислинская, забыв про дружеские поцелуи и лягушачьи лапки, тоже включилась в распространение негативной информации об Ильиче. Но ведь тут "ничего личного - только бизнес", так?..)
А Позняку приписывали то связи с какими-то криминальными группировками, то чуть ли ни с чеченскими боевиками. И хотя ни одна проверка этого не подтвердила (а после каждой публикации обязательно проводилась соответствующая строгая проверка, на что, собственно, и рассчитывали заказчики), журналисты, как заведенные, продолжали распространять старую ложь снова и снова. В конце концов, Позняк, устав оправдываться и ходить по судам, просто махнул на все рукой, исходя из поговорки: "Собака лает, караван идет".
Во время войны все средства хороши, когда же развязывается война информационная, то в выражениях не стесняются. "Он - контуженный", - писали о генерале Позняке "мастера компромата". "Он способен на необдуманные действия и высказывания". Хотя Позняк, напротив, всегда был сдержан, тактичен и достаточно умен, без чего бы ему просто не удалось сделать такую карьеру, о которой многие из тех, кто говорил о нем всякие небылицы, могли разве что мечтать.
Впрочем, да, признаю: Ильич, и в самом деле, легко мог подлецу или трусу заявить прямо в лицо, кто тот есть на самом деле. Но только вряд ли контузия способна пробудить в человеке честность, смелость и порядочность. А если это так, то на работу в правоохранительные органы, суды и в органы власти надо принимать только контуженных.
Заказных публикаций о Владимире Позняке в 90-е годы было немало. И он часто представлялся в них несдержанным, грубым, "неотесанным солдафоном", но тут же, одновременно с этим - хитрым, изворотливым и ловким "карьеристом". Журналисты писали, что он "жадный и мстительный", но тут же ставили ему в вину щедрость на подарки и угощения, а также наличие у него массы друзей и покровителей во всех инстанциях, включая самые высшие.
Я не хочу комментировать эти очевидные противоречия в рассуждениях людей, певших с чужого голоса, как, впрочем, не собираюсь и превращать Владимира Позняка в святого. Нет, он далеко не был свят, как не мог быть свят любой мент в 90-е годы, в том числе, как не были безгрешны и святы его оппоненты в полковничьих погонах или с генеральскими лампасами.
Но Владимир Ильич Позняк, в отличие от большинства из них (пузатых и косноязычных), по крайней мере, был живым, веселым и харизматичным человеком. И это - факт, который невозможно оспорить.
И действительно, одним из главных достоинств Позняка, на мой взгляд, как раз и было его удивительное умение общаться и дружить с самыми разными людьми!
Ильича хорошо знал в те годы и Владимир Жириновский, и многие другие депутаты различных фракций. Я рассказывал о нем какие-то истории Эдуарду Лимонову. А Позняк с готовностью помогал мне в некоторых моих делах. Иногда информационно, чаще - советами.
В марте 1995 года он пригласил меня на свой день рождения, и кого же я там увидел? За одним столом сидели и пили за здоровье Ильича и его сослуживцы-милиционеры, и высшие чины из Генеральной прокуратуры и других ведомств, и высокопоставленные чиновники со Старой площади и из Белого дома, и колоритные типы с золотыми ролексами, которые скромно представлялись предпринимателями.
Тот день рождения я запомнил еще и потому, что прямо от стола прокуроры, чертыхаясь, помчались на работу, так как им сообщили, что произошло убийство известного телеведущего Владислава Листьева, - "нашего Влада", как его потом стали называть журналисты и домохозяйки.
Впрочем, ни прокуроров, ни кого-либо из присутствовавших тогда в ресторане на Профсоюзной гостей эта печальная новость особенно не удивила и не расстроила. Прокуроры сначала даже не хотели никуда ехать, но им позвонили снова и пришлось. "Деньги делят - пули летят", - раздраженно прокомментировал один из них, опрокидывая себе в рот, на посошок, рюмку водки.
Когда в 1980-м умер "наш Высоцкий ", такого равнодушия по поводу случившегося я не замечал даже у людей откровенно его не любивших и упорно не желавших признавать в нем талантливого актера. Не думаю, что это можно объяснить общим падением нравственности. Скорее, все это говорит о том, что стать "звездой" в наше время - не так уж и сложно, но гораздо труднее остаться ею после смерти.
А глядя на именинника - улыбчивого, круглолицего и легкого в общении Ильича, переходившего от гостя к гостю с бокалом вина, мне казалось, что у такого человека, как он, вообще не может быть в жизни никаких проблем. Я не сомневался, что Позняк способен своей непосредственностью и радушием очаровать любого и разрешить почти любую проблему.
"Почти" - потому что в жизни есть все-таки ситуации, когда ты сам помочь себе не в силах.
Так было, когда его чуть не уволили из МВД, так же случалось с ним и еще пару раз после того, как он уже стал генералом.
Сергей Беляк
Продолжение следует