 |
 |
|
|
Харьковская Одиссея
Примерно месяц спустя после освобождения Лимонова он решил поехать в Харьков, чтобы навестить своих родителей.
Эдуард говорил со мной о необходимости сделать это несколько раз - чуть ли не с первого дня, как только вышел за ворота колонии. Но были сомнения: пустят ли его на Украину? Ходили слухи, что после последней поездки Лимонова в эту страну и выступлений там с речами о принадлежности к России "города русской славы", каковым является Севастополь, демократические власти Украины якобы объявили его персоной нон грата. А если это так, то ехать туда одному Эдуард разумно опасался.
"Вот если бы с тобой..."
Я согласился. Но отправляться в Харьков поездом мне не хотелось, и поэтому я предложил поехать на моей машине: "Возьмем пару твоих ребят и рванем с утра пораньше. Да и, в случае чего, на машине возвращаться будет легче, - развернулся и все. А на поезде с билетами может возникнуть проблема..."
На том и порешили.
Но дела, навалившиеся на Лимонова после освобождения из заключения, всё никак не давали ему возможности оставить Москву. Ему нужно было получить паспорт, где-то зарегистрироваться, встать на учет в отделении милиции по месту своей регистрации. И так далее. Все это требовало не только времени, но и немалой беготни.
А вот новый французский паспорт выдали Лимонову во французском Посольстве в Москве без всяких бюрократических проволочек.
Кстати, на прием к послу мы с Эдуардом поехали вдвоем, т.к. до этого, пока он сидел, я уже дважды встречался и с послом, и с консулом, которых очень беспокоила судьба "гражданина Франции месье Лимонова". Теперь же оказалось, что в посольстве новый консул (новоизбранный Президент Франции Николя Саркози, расставлял повсюду своих людей). И этот дипломат тоже захотел с нами познакомиться, поздравить Лимонова с освобождением, а мне задать ряд вопросов, связанных с прошедшим в Саратове судебным процессом и освещением его в прессе.
Затем консул любезно устроил нам небольшую экскурсию по зданию посольства, показав галерею портретов всех французских послов в России, начиная, кажется, еще с наполеоновских времен...
Когда мы покидали посольство, охранник у ворот (совсем не тех, через которые мы туда заходили) - простецкого вида дядька в униформе - вдруг негромко, с почтительной улыбкой на лице, произнес: "Adieu, monsieur Limonov!"
Такое искреннее внимание и уважение, проявленные французами к его персоне, искренне порадовали и даже развеселили Лимонова.
Но с соотечественниками дело обстояло несколько сложнее.
Вниманием со стороны простых россиян Лимонов теперь, после суда и триумфального возвращения в Москву, обделен не был, но на уважение со стороны официальных лиц ему расчитывать пока не приходилось.
И тем не менее, несмотря на массу важных дел в Москве и различных сложностей, ехать в Харьков все же было необходимо.
Престарелые родители Лимонова, обрадованные освобождением сына и заждавшиеся его, плохо себя чувствовали. Особенно - отец, который уже практически не вставал с постели. И надо было торопиться, чтобы застать его в живых.
"Ну, что - едем?" - В очередной раз спросил меня Лимонов.
"Едем," - подтвердил я.
"Проскочим? Ты как думаешь?"
"Попробуем. В любом случае попытаться надо."
"Да, хотя бы попытаемся..."
Участковый милиционер - высоченный капитан, кабинет которого находился в районе метро "Алексеевская", без лишних вопросов разрешил Лимонову покинуть Москву, чтобы повидать родителей. (Да и впоследствии он никогда не препятствовал ему уезжать из города - в Питер или куда-то еще, когда это было необходимо.)
В ближайшую субботу, в 5 часов утра, я подъехал на своем, недавно купленном, "Лексусе " на Космодамианскую набережную Москвы-реки - к огромному светлому "сталинскому" дому, где в квартире, предоставленной политологом Станиславом Белковским, жил в тот период Лимонов.
Эдуард, а вместе с ним Анатолий Тишин и Дмитрий Нечаев уже ожидали меня наверху, в квартире, в полной готовности.
Ребята погрузили в машину сумки со своими вещами и книжками Лимонова для харьковских нацболов, и мы вчетвером поехали по летней, еще только просыпающейся, безлюдной (и оттого - вдвойне прекрасной) Москве в направлении Симферопольского шоссе.
Лимонов расположился, как обычно, когда ездил со мной, на переднем сиденье, ребята - сзади, я полностью открыл окно со своей стороны, и прохлада июльского утра вместе с этим огромным городом, сверкающем на солнце и разбегающимся в разные стороны от бесшумно и плавно несущейся вперед тяжелой машины, наполнили нас ощущением свободы, здоровья и ожидания приключений. А что еще нужно человеку? Хорошие, счастливые минуты были, скажу я вам!..
И вообще в те годы мы все были моложе; то, что произойдет с Россией в скором будущем, нам, опьяненным свободой и успехом, было неведомо; и фраза "Мясо, водка, женщины, война!" - была тогда чуть ли не любимым нашим тостом, наравне с шедшим всегда первым по очереди "За нас здесь! ", затем - "Мы - русские! Ура!", а у лимоновцев еще и - " За революцию! "
Под словом "нашим" я имею в виду не только нацболов, но и свое собственное окружение - художников, литераторов, журналистов, музыкантов и даже близких мне по духу адвокатов, каковых было и есть немало.
И, вы знаете, к этим брутальным тостам всегда с удовольствием присоединялись и наши женщины, и... адвокаты евреи! А слова "война" и "революция" для большинства из нас означали именно "приключения"!..
Успев выехать за город до появления в Москве первых потоков машин и автомобильных заторов, мы помчались на юг.
Окончательно "проснувшиеся" от свежего ветерка ребята заговорили между собой, а когда начинали разговаривать мы с Лимоновым, они уважительно умолкали, стараясь нам не мешать и прислушиваясь к тому, что рассказывал их вождь.
А он, естественно, больше рассказывал о том, что пережил за последние два с половиной года, о тех людях, с кем познакомился в тюрьмах и в лагере, говорил с ребятами о их совместных партийных делах и ближайших планах.
Я включил радио. Болтая, мы периодически прислушывались к тому, что передавало "Эхо Москвы". Потом, когда отъехали подальше от города и сигнал "Эха" до нас уже не доходил, в ход пошел CD-чейнджер.
Мы слушали поздние альбомы The Beatles, о которых я не раз говорил с Лимоновым, когда он еще сидел в Лефортово, и Эдуард начал вдруг переводить тексты их песен.
"Да, - сделал он, чуть погодя, вывод из прослушанного, - Леннон посерьезней и интересней будет, чем Маккартни."
Я, конечно, был рад такому повороту в восприятии Эдуардом творчества Леннона, но не подал и вида, а ребята, не знавшие о наших давнишних спорах, ничего, конечно, из последних слов Лимонова не поняли, кроме сказанного.
Потом мы слушали музыку других исполнителей, не снижая "планку" установленную битлами: от Alan Parson's project до The Police, от Led Zeppelin до Sparks и Yes. Дорога до Харькова длинная - через четыре области: Тульскую, Орловскую, Курскую и Белгородскую, да еще через половину Московской! К сожалению, в моем музыкальном кейсе в машине ни оказалось в тот момент ни Ramones, ни Sex Pistols, ни других любимых Лимоновым панков или представителей новой волны. Но, в целом, нам и музыки, и разговоров вполне хватало, чтобы не замечать, проезжая по российской глубинке, ее безликих городков и грязных рабочих поселков, убогих деревянных домов с покосившимися заборами вдоль дороги и черными сараями в глубине их дворов.
Когда Лимонов прочитал нам одно из своих новых стихотворений, я позволил себе прочесть свое, но более старое:
Прощайте, безобразные поля,
Нагие, обезумевшие вербы
И проводов натянутые нервы,
И деревень ослепшие глаза.
Я уходу. Прощайте навсегда.
Прощайте, безобразные пейзажи.
Я не любил вас, ненавидел даже,
А то, что плачу, это - ерунда.
Я читал, глядя прямо перед собой, в тот момент, когда мы на бешенной скорости пролетали мимо вот таких же точно "безобразных полей", деревень и всего прочего, что может вызвать только тоску и уныние. Когда закончил читать, Лимонов с нескрываевым удивлением посмотрел на меня, даже развернувшись ко мне корпусом. "Это - мое", - пояснил я и снова включил музыку.
Часам к 10-ти мы захотели перекусить и остановились было в поселке с весьма характерным для этих мест названием - "Чернь". Но придорожные заведения общепита там были слишком подозрительны. И мы поехали дальше, мечтая найти какой-нибудь трактир с нормальной домашней кухней.
Уже ближе к полудню, в деревне под названием "Курицы" мы, разумеется, нашли то, что искали. Вывеска на одной из изб прямо говорила, что здесь "Вкусная еда".
"Если деревня - "Курицы", значит, по крайней мере, яичница там будет," - предположил я. - А еще, я хочу густой деревенской сметаны. Целый стакан."
"Коров тут что-то не видать", - сказал Лимонов, вылезая из машины.
"Только пусть посмеют нас не накормить!" - угрожающе прорычали ребята, разминая затекшие руки и плечи.
Но тем не менее, в этом трактире (хотя в прейскуранте он значился по-советски, привычно, столовой) оказалась, действительно, очень вкусная домашняя еда. И там, как по заказу, была и яичница, и настоящая деревенская сметана, и какие-то румяные пирожки, блины и все остальное, что в ресторанных гидах обычно называется "аутентичной русской кухней".
Весьма скромная (даже - бедная) обстановка внутри помещения не портила общего впечатления от заведения, так как, во-первых, и комната (обычная небольшая комната самой обыкновенной деревенской избы) и две пожилые повархи (они же и "подавальщицы", т.к. в столовых официанток не бывает) выглядели очень аккуратными, а во-вторых, мы были голодные и злые, как стая волков.
Лимонов решил выпить немножко водки. Под такую закуску - не грех! Я не мог составить ему компанию, так как находился за рулем, а ребятам не полагалось, что называется, "по службе", ведь они выполняли функции охраны Лимонова. Поэтому ему пришлось пить одному.
Впрочем, насколько я помню, Толя Тишин вообще тогда к спиртному не прикасался. А Лимонову и в самом деле необходимо было расслабиться, потому что впереди его ждал волнительный день, и ни наши беспечные разговоры в дороге, ни музыка не могли все равно отвлечь его от тревожных мыслей.
После обеда в Курицах мы понеслись навстречу приключениям с удвоенной силой.
Ближе к теплым, южнорусским краям, где-то, начиная с Курской области, мимо нас то и дело стали мелькать какие-то небольшие речки, пруды и прочие водоемы, на зеленых и песчаных берегах которых белели обнаженные тела загорающих людей. По обочинам дороги, помимо старух, продающих местные фрукты и овощи (а когда мы с Лимоновым ехали по этой же трассе в апреле 2008 года, те же самые старухи продавали бананы, - тоже, видимо, местные), нам все чаще стали попадаться, бредущие гуськом в обоих направлениях, дети с родителями и компании юных девиц в модных купальниках, с пляжными принадлежностями в руках.
"Дачники," - определил опытным взглядом Тишин. - Может, искупаемся?"
Я не возражал. Но Лимонов не хотел терять время, и ребята, только что плотно поевшие, быстро заснули под равномерное покачивание машины.
К Контрольно-пропускному пункту на российско - украинской границе мы приехали около трех часов дня.
Российский погранпост мы прошли без осложнений: у нас проверили паспорта и быстро пропустили. Но на украинском посту начались приключения, которых мы и ждали.
Во-первых, нужно было оформить въездные документы на машину и купить у украинцев страховку на себя и всех, кто был со мной. (Машина была новой, поэтому ее страховать, слава Богу, не пришлось). Меня вынудили даже купить у них в магазинчике, расположенном тут же, рядом, наклейку на стекло с буквами "RUS", как будто это было и так не ясно по номеру моей машины. "Бизнес по-хохлятски", - прокомментировал стоявший следом за мной в очереди мужик, которого не переставая дергал за руку мальчишка лет шести . Во-вторых, потребовалось заполнить кучу формуляров и каких-то анкет на каждого из нас четверых. В-третьих, это - сами очереди, которые были здесь везде, а к погранпункту - просто огромные!
Наконец мы преодолели все эти препятствия и вышли "на финишную прямую".
"Последний дюйм", - объявил я, одновременно вспомнив и название любимого с детства фильма Эдуарда.
"Трещит земля, как пустой орех..." - пелось в том фильме.
И точно - земля, наша единая всегда земля, трещала, по милости политиков, настроившей на ней пограничные полосы и посты.
Чтобы лучше понять то, что натворили в 90-91-годах прошлого века наши политиканы, чтобы почувствовать боль двух братских народов, никогда не живших порознь друг от друга, а тут вдруг отделившихся и разделивших единую свою родину - Русскую землю - на части, нужно приехать вот на такой пограничный пункт и постоять в очереди среди простых людей - украинцев и русских, послушать, о чем они говорят и какими словами ругают своих правителей.
Скажу только: у меня лично не было никакого ощущения, что мы пересекаем якобы "условную" границу, как нас о том заверяли и Кравчук с Кучмой и с Ельцыным, и Ющенко с Путиным. Я видел перед собой настоящую и очень серьезно обустроенную и охраняемую украинской стороной пограничную линию, которая бугрилась и краснела, как незаживаюший рубец на измученном теле нашего единого испокон веков государства.
Подогнав машину к будке пограничников с жовтно-блакитным флагом, я сунул им в окошко наши паспорта и заполненные формуляры, в то время как Лимонов, пересевший заранее на заднее сиденье под защиту тонированных стекол, и два наших спутника находились в машине.
В будке послышался шум и какое-то движение.
"С вами едет Савенко Эдуард Вениаминович?" - Спросили меня на чисто русском языке откуда-то изнутри после довольно продолжительной паузы.
"Да, а в чем дело?"
"Это который - Лимонов?"
"Да, Лимонов".
"Но его же арестовали в России за терроризм?.."
"Оправдали и отпустили. А в чем, собственно, дело?"
На мой вопрос никто не ответил, но через мгновение из будки выскочили два офицера-пограничника, чтобы убедиться, что в моей машине находится именно Савенко-Лимонов. Они распахнули задние двери и увидели "великого и ужасного" Лимонова, без привычных уже бороды и усов, который спокойно сидел в кепочке и даже не удостоил их своим взглядом.
К этим двум пограничникам вскоре подошел и третий, видимо их начальник. Он тоже посмотрел на Лимонова, после чего все трое куда-то быстро ушли.
"А как же мы?" - Крикнул я им вдогонку, но они даже не обернулись.
Через минут пять-семь пограничники появились снова, и старший приказал мне отогнать машину в сторону, чтобы не мешать проезду тем машинам, которые были в очереди за нами. А Лимонову предложил пройти вместе с ним в пограничную будку.
Когда я, поставив машину туда, куда мне указали, зашел к пограничникам, то увидел Лимонова сидящим у них за столом над чистым листом бумаги и с авторучкой в руке. Он был явно подавлен, плечи опущены и внимательно слушал то, что ему говорил старший пограничник. А тот говорил, что Служба Безопасности Украины запретила Лимонову въезд на территорию страны. Что Лимонов нарушил этот запрет. Что теперь они вынуждены будут решать вопрос о его задержании до трех суток с последующей экстрадицией в Россию.
(Позднее Эдуард признается мне, что в тот момент он "снова почувствовал холод наручников". И не удивительно, ведь еще месяц назад Лимонов маршировал в общем строю зэков по плацу колонии общего режима города Энгельса!..)
"Стоп! - сказал я и постарался улыбнуться. - Господа офицеры, давайте спокойно разберемся. Мы в первый раз слышим о запрете Эдуарду Вениаминовичу посещать Украину. Это - первое. Второе - он едет сейчас сюда, чтобы навестить своих старых, больных родителей, всего на день-два, не больше..."
"Я уже им это сказал, - вставил Эдуард. (К тому же, как я понял, он уже успел представить им и меня, как своего адвоката).
Постепенно "лед начал таять": пограничники поняли, что мы и в самом деле не были в курсе тех решений, которые приняла их СБУ несколько лет назад. А, следовательно, нельзя трактовать то, что Лимонов оказался сейчас в этом помещении, как "результат успешной операции украинских пограничников по задержанию нарушителя Государственной границы".
Офицеры стали расспрашивать Лимонова, где проживают его родители, как долго он их не видел, и все такое прочее. Они же потом и рассказали нам, что запрет на въезд Лимонову на территорию Украины установлен давно и на много лет вперед! Соответствующую отметку об этом они, чуть позднее, сделали в его паспорте.
"Сергей Валентинович! - обратился ко мне старший из них. - Тогда помогите пока Эдуарду Вениаминовичу составить объяснение, а мы сейчас постараемся решить вопрос, чтобы немедленно возвратить его на территорию России."
"А я-то сам могу поехать в Харьков?" - спросил я больше для поддержания разговора, чем из практического интереса.
"Разумеется, можете. Хотите на машине, а хотите на рейсовом автобусе. Тут до центра города рукой подать".
Мы быстро составили с Эдуардом объяснение о том, с какой целью он хотел приехать на Украину. Потом решили, что я в любом случае его здесь не оставлю, а в Харьков на автобусе поедет Толя Тишин, который и расскажет родителям Лимонова, что произошло на границе.
Так мы и поступили: Анатолий взял одну из сумок с вещами и пошел на автобусную остановку. (Вернуться в Москву теперь он должен был поездом). А мы втроем через непродолжительное время в сопровождении старшего офицера поехали назад - к российскому погранпосту. Там украинский пограничник передал своему российскому коллеге паспорт Лимонова, тот тут же вернул его владельцу, и мы тронулись прочь от этой долбанной "условной" границы.
Первые десять-пятнадцать минут мы ехали молча. На душе у каждого из нас было так мерзко, что говорить совсем не хотелось.
Потом, ближе к Белгороду (а он приблизительно в часе езды от границы с Украиной) я предложил Лимонову не возвращаться сейчас в Москву, а остановиться на день в этом городе.
"Снимем гостиницу, и я завтра съезжу в Харьков и привезу тебе оттуда хотя бы мать, если отец, действительно, неподъемный. Повидаетесь с ней, поговорите. Часа четыре вам вполне хватит. А потом я ее отвезу назад. Хоть получится, что мы не напрасно съездили..."
Лимонов на такой вариант согласился.
В центральной гостинице города мы сняли два номера (один для себя, другой - для ребят, ведь теперь Тишин сможет вернуться в Москву вместе с нами), и на следующий день с утра пораньше я вместе с Нечаевым (который уже бывал ранее в Харькове и знал, где жили родители Лимонова) помчались снова к границе.
На этот раз мы преодолели ее быстрее. Украинские пограничники меня узнали и пропустили без задержки, а вот таможенники приказали поставить машину на стоянку досмотра и устроили настоящий шмон.
До Харькова мы все-таки добрались. И нашли нужные нам улицу и дом достаточно легко и быстро.
Сам город напомнил мне польский Вроцлав - дома почти такой же довоенной и послевоенной архитектуры, широкие улицы, много трамвайных линий и зелени.
Но там, где жили родители Лимонова, были сплошные "хрущевские" пятиэтажки, и этот район напоминал скорее московские спальные кварталы где-нибудь в районе Профсоюзной или на Маршала Жукова до периода их современной, лужковской, застройки.
Квартира Вениамина и Раисы Савенко располагалось на последнем, пятом, этаже такой вот серой панельной коробки с запахом канализации и давно не крашенными стенами в подъезде.
В двухкомнатной квартире с крохотной кухней и раздельным санузлом, когда мы приехали, находились, помимо хозяев, Тишин и еще кто-то из местных нацболов.
Дверь нам открыла сама Раиса Федоровна - седая, маленькая, но еще очень подвижная старушка. Она была уже предупреждена Толиком о нашем приезде. Раиса Федоровна сразу, у порога, обняла и расцеловала меня, и тут же проводила в спальню, где на высокой, кровати, головой к двери и ногами к окну, лежал в белой нательной рубахе (какие еще в советские времена выдавали солдатам, и я сам когда-то такую носил) Вениамин Иванович.
"Веничка, смотри, вот и Сережа приехал! - радостно сообщила Раиса Федоровна своему мужу.- А мы тебя ждем с самого утра..."
Нет, конечно же, они ждали (ждали много лет) своего любимого сына, а я был, в данной ситуации, после вчерашних событий, лишь "утешительным призом").
"Наконец-то мы тебя увидели, а то все в газетах читаем да по телевизору..." - продолжала говорить Раиса Федоровна. На ней было одето синее, легкое летнее платье с белыми крупными цветами (наверное самое лучшее в ее гардеробе).
Она усадила меня на стул, стоявший рядом с кроватью. И я теперь смог рассмотреть Вениамина Ивановича. Это был чрезвычайно худой, с практически лысым черепом, старик, у которого только в области висков оставались еще редкие пучки седых волос. Он взял своими тонкими руками мою ладонь и принялся гладить ее, словно слепой. Я неотрывно следил за его руками с длинными пальцами, которые, казалось, были такими же прозрачными, как и он сам, - с кожей цвета слоновой кости.
"Тебе было трудно, - сказал он тихим голосом, - Я знаю, я это знаю..."
Я молчал.
"Нормально доехали?" - Спросил он, чуть погодя.
"Нормально... Эдуард очень переживает, что так получилось. Он хотел вас увидеть. Может, все-таки, отвезти вас?.."
"Да куда ему! - ответила за мужа Раиса Федоровна. - Он уже еле встает. Я его на себе в туалет таскаю."
"Нет, я не смогу, - согласился с ней и Вениамин Иванович. - Вы поезжайте с Раей, а она мне потом расскажет..."
Мы побыли все вместе еще некоторое время. Вениамин Иванович спросил меня о самочувствие сына и о том, как он сейчас выглядит: "Снова с усами и с бородой?"
"Нет, еще без усов... Похож на вас".
Вениамин Иванович впервые за все время улыбнулся. Ему было приятно.
(Но в моих словах не было ни лести, ни лжи: Лимонов, и впрямь, лицом похож на своего отца, но всем остальным, в том числе и характером, он - явно в мать.)
Осматривая комнату, где кроме старого, как и все здесь, платяного шкафа больше ничего и не было (да и не могло поместиться), я заметил лежащую на шкафу гитару.
Раиса Ивановна перехватила мой взгляд и пояснила, кивнув на мужа: "Это он раньше играл. И пел."
"Что?" - откликнулся Вениамин Иванович.
"Ничего. Это я Сереже про твою гитару рассказываю... А вот Эдик не играл. Но петь тоже любит."
"Да", - подтвердил и Вениамин Иванович.
Я сразу вспомнил кадры НТВэшного репортажа из колонии, где Лимонов поет в лагерном хоре песню Геннадия Гладкова из мультфильма "Бременские музыканты":
"Ничего на свете лучше не-ету,
Чем бродить друзьям по белу све-ету.
Нам дворцов заманчивые своды
Не заменят никогда свобо-оды..."
Кафка!.. Но я, разумеется, промолчал.
(Когда в 2010-2012 годах я работал над музыкальным альбомом "ЛИМОNOFF", то попросил питерского музыканта Наиля Кадырова использовать в аранжировке песни "Ножик" ("Батя, ты мой батя..."), посвященной отцу Лимонова, акустическую гитару, на которой так любил играть (и, по словам Лимонова, играл замечательно) Вениамин Иванович Савенко. Исполнил ту песню в альбоме земляк Лимонова - харьковчанин Захар Май.)
Через два часа мы приехали в Белгород, где мать, наконец, встретилась с сыном после долгой разлуки и немалых испытаний, выпавших на его долю. Они посидели вместе в гостиничном номере, потом - в просторном холле отеля, где не было людей, но было более прохладно, чем на улице под лучами июльского солнца.
Четыре часа спустя я повез ее назад в Харьков.
Когда мы благополучно преодолели границу и все сложности и переживания остались позади, я включил CD - проигрыватель и Раиса Федоровна услышала мою, только недавно в записанную, и еще даже не слышанную самим Эдуардом, песню "Хризантема". (Ему я ее приберег на обратную дорогу в Москву).
"Это стихи Эдика!" - признала Раиса Федоровна произведение сына. - А поет кто?"
"А поет Сергей Валентинович," - пояснил ей Нечаев.
"Сережа, это ты?! - Не поверила она. - А ну-ка, включи еще раз."
"Да, точно - ты... Романс!.."
Еще до наступления темноты мы вернулись в Белгород уже вместе с Тишиным.
При последнем пересечении границы нас снова подвергли проверке украинские таможенники, которым моя машина, видимо, примелькалась. Не знаю, чего они хотели у нас найти, переворошив второй раз за день всю машину. Наверное, сало - главный "стратегический" продукт независимой Украины. Но ни сала, ни горилки мы с собой не везли, - за всей этой суетой и волнениями нам некогда было о них даже и подумать...
Лимонов с нетерпением ожидал нас в гостинице.
Куда-то идти, искать приличный ресторан после дневного сумасшествия с пересечением границы четыре раза подряд и сотнями километров пути, мне не хотелось. Ужинали мы в летнем кафе-шашлычной - тут же, неподалеку от гостиницы.
Выпили с Лимоновым за его родителей немного водки, которую запили пивом и заели шашлыком.
Вокруг нас было полно людей, но безбородого Лимонова, к счастью, никто не узнавал. Со всех сторон раздавалась громкая музыка и стоял сплошной мат. Обычный воскресный вечер.
Утром, с сознанием выполненного долга, мы отправились в Москву.
Дорога домой всегда кажется короче и приятнее, чем из дома.
Мы снова беспечно болтали, слушали музыку, вспоминали вчерашний безумный день и наслаждались южнорусскими пейзажами, так разительно отличающимися своей буйной растительностью и яркой зеленью от "безобразных", более сдержанных пейзажей центральных и северных областей.
Настроение у нас было хорошее, а после остановки в полюбившейся нам деревне Курицы, где мы и позавтракали, а заодно и пообедали, дорога домой показалась еще короче и приятнее.
Чем ближе к Москве, тем нам становилось веселее. Мимо уже промелькнула знакомая Чернь и поплыли тульские убогие деревни и поселки.
"Кошечка, миленькая, куда же ты бежишь? - ласково сказал Лимонов, заметив далеко впереди, перебегавшую нам дорогу, кошку. - Куда же ты глупенькая... глупая, дура, тварь, сука, блядь, тебя же сейчас на х... задавят!"
Толик и Дима, позади нас, покатились со смеху. Проводив взглядом, благополучно избежавшую смерти, кошку, Лимонов тоже рассмеялся.
В таком настроении мы и въехали в Москву.
Сергей Беляк
(Продолжение следует)
На фото вверху - Эдуард Лимонов с мамой в Белгороде летом 2003 г. На заднем плане - Сергей Беляк, Дмитрий Нечаев и Анна Петренко