 |
|
| ГЛАВНАЯ |  |
НОВОСТИ | |
ПУБЛИКАЦИИ | |
МНЕНИЯ | |
АВТОРЫ | |
ТЕМЫ |
| Четверг, 26 декабря 2024 | » Расширенный поиск |
 Республика живёт
В первой части большого интервью нацболу, добровольцу ДНР и журналисту Олегу Миронову один из активных участников создания Республики, затем командир подразделения "Варяг" Александр Матюшин рассказывал о том, как проходило в Донбассе восстание против киевской власти весной 2014-ого. Во второй части он говорит о своём пути на войне и видении дальнейшей судьбы Республики. Уже после интервью в ответ на вопрос, почему он так мало рассказал непосредственно о боевых действиях, Варяг ответил так: "Врать не хочу, а многое рассказывать нельзя. Да и тяжело всё это вспоминать." - Расскажи, пожалуйста, про свой первый боевой опыт. - Первый мой бой состоялся на Карловке 13-ого мая. - А как тогда было? Подразделение? Вот ты депутат, у тебя какое-то количество вооружённых людей за спиной... - Да, вооружённых непонятно чем: дубинки, газовые баллончики, ножи, травматы в лучшем случае. Тогда не было армии как таковой. Просто пришёл звонок: наш блок-пост на Карловке пытаются смести. И все сорвались туда. На тот момент единственным полноценно вооружённым подразделением был батальон «Восток». В него вошли люди из подразделения, которое раньше называлось спецподразделение «Альфа» СБУ. У них было оружие, у них были подготовленные люди, плюс на тот момент уже приехали осетины и абхазы, у которых тоже уже был военный опыт. Если бы не они — то смели бы Карловку. Против «Востока» тогда стоял батальон «Донбасс», уже вооружённый, люди Семёна Семенченко. Но их тогда разложили по красоте, в качестве трофеев у нас тогда появилось ещё какое-то количество оружия. Первый боевой опыт я тогда ещё не понял, в общем-то. Ну пули летят, ну надо спрятаться. Мы приехали, залегли, батальон «Восток» расправился с батальоном «Донбасс», мы там какое-то количество трофеев заполучили. Но мы там активно не участвовали: а с чем? С травматическими пистолетами против армейского вооружения? Нет, конечно. Тогда это было победой батальона «Восток». Причём трупы у укров были настоящие красавцы: все в свастиках, да рунах, с «мёртвыми головами» ССовскими, птицы с трезубцами в лапах, в общем, цвет правой субкультуры Украины, вот их оружием мы и воевали потом. В основном конечно «Восток» трофеи вытащил, но и нам оружие досталось и Русской Православной Армии под руководством Миши Пятого кое-что перепало. Я тогда ещё не думал о создании какого-то отряда, но буквально по прошествии дней пяти-шести, когда уже стало понятно, что вот она: война, рядом совсем, что ксива депутатская ничего не решает, что если за тобой нет какого-то количества стволов, то ты рискуешь оказаться с простреленными ногами у кого-нибудь на подвале, и это если повезёт, потому что и голову просто прострелить тогда могли. И мы решили создавать отряд. - Секундочку, а вот кто тогда мог вот так запросто прострелить ноги или даже убить депутата? - Да вот приезжаешь к любому. Поступил, к примеру, тебе сигнал: где-то режут рельсы на металлолом. Или завод режут, ты приезжаешь разрулить, с одной стороны оно понятно: командирам людей кормить надо, но и понимаешь ведь: потом это всё восстанавливать надо будет. Вот ты приезжаешь там один или с каким-то количеством своих людей, трясёшь «коркой», а тебе просто дают прикладом в голову, крутят и увозят на подвал. И это могло быть тогда практически любое воинское подразделение, которые тогда росли как грибы после дождя. Практически все пилили тогда. Бывают периоды, когда волна Революции создает такие ситуации. Причём вот те мужики, что резали рельсы, потом так же шли в бой и погибали. Резали всё-таки не для личного обогащения, а для того, чтобы хоть как-то содержать отряд. Практически любое воинское подразделения занималось мародёрством, но тогда и деваться некуда было. Бывают периоды, когда волна Революции намывает пену: вот в этой атмосфере и появлялись различные ублюдки, которые мародёрили не с целью обеспечить жизнедеятельность подразделения, а с целью обогащения. Были и такие нелюди, которые могли целую семью расстрелять только с целью заполучить автомобиль. Это впоследствии и дало укропам возможность говорить, что наша Республика — бандитская. Но я хочу подчеркнуть, что это всё-таки были неизбежные кровавые эксцессы любых революционных событий и это было исключением, а не правилом. Это и тогда пресекалось и даже сейчас идут следствия по тем делам, которые тогда натворили те недолюди, которые, прикрываясь именем ополчения, просто грабили. И чем дальше от линии фронта, тем мародёрства было больше, тем больше было понтов. И вот, дней через пять после Карловки мы собрались, те, кто из нашей компании не разбежался ещё по другим подразделениям. Была у нас некая организация, которая называлась «Долг», видимо, фанаты игры в «Сталкер», кстати, даже символ у них такой же был. Мы собрались и решили создать с ними совместный отряд. Собрали мы его под эгидой спецкомитета Министерства Государственной Безопасности. Министром МГБ у нас был назначен Ходаковский, но фактически он занимался не внутренней безопасностью государства, а линией фронта. На тот момент они держали тогда уже и Карловку и на Саур-Могилу, если мне не изменяет память, уже выдвинулись. Это было воинское подразделение, это не было подразделением МГБ. И вот по причине того, что внутренней безопасностью на тот момент просто-напросто некому было заниматься, был создан спецкомитет, одним из руководителей там был мой знакомый Лёня Баранов, мы пошли к нему, нам выдали ещё некую часть оружия, выдали, правда, СКСы, но тем не менее хоть что-то. - СКС не такое уж и плохое оружие, хочу заметить. - Я согласен, но на момент 14-ого года, мы все ещё мало понимали в оружии и все хотели автоматы, СВД, что-то такое. А тут оружие прошлой эпохи, мне так вообще «мосинку» дали. Никто же не понимал, что «мосинка» бьёт дальше, даже чем СВД. Но это было оружие и вот так потихонечку поехало: мы собрались, у нас было оружие и на момент 26-ого мая, первого боя за аэропорт, у меня уже было некое воинское подразделение, которое, услышав о том, что на аэропорту начались бои, тоже туда пришло. И вот это уже был первый настоящий мой бой: настоящим первым боевым опытом я считаю всё же аэропорт. Когда над тобой летают мины, когда работают снайперы. В общем, мы заскочили на посёлок Октябрьский, все бегают, никто реально понять не может, что происходит, пули летают, ещё что-то бахающее... А ведь никто ещё боевого опыта не имел, даже в армии не все служили, в Counter-Strike, разве что, все играли. Я, правда, был до этого в Южной Осетии, в 2008-ом году, но я там не участвовал как солдат, я туда попал по линии ЕСМ. Народ тогда ещё не пуганый был: это сейчас все понимают, что если мина свистит, то надо в подвал прятаться, а тогда местным было интересно: что же там происходит. И они все на улице стоят, всё летает, всё взрывается. И вот мы бежим, а нам местные: там видели людей в чёрной форме. Где? Там! А много? Много. Пацаны в обратную сторону побежали (смеется).
И вот так вот оно прошло, это боевое крещение. Был случай, правда несколько позже, тоже под аэропортом: меняем позицию, забегаем за угол дома, над головой свистит мина, все мои бойцы падают, а я не могу упасть: ну вот в ступор вошёл. Я вижу, как она в клумбу воткнулась, 120-ка. Я стою и думаю: а чего она не рвётся? Думаю: может, как в фильмах показывают? Время замедляется, что-то такое? Не разорвалась просто. А потом смотрю: мои ребята встают, отряхиваются, такие: «командир, а ты чего не упал?» А я же им не скажу, что я в ступор впал, отвечаю: «да, пацаны, форма новая — жалко пачкать». Понт, в общем, я тогда кинул (смеёмся). И таких несуразных случаев было довольно много. И первый бой, когда вертолёты обстреливали, и в первый раз, когда в огневой контакт вступили, было сложно на курок нажать: было такое. Первый раз ты ещё не осознаешь ничего. Самое яркое впечатление было даже не непосредственно с боем связано, а когда я вернулся из аэропорта в первый день и у меня была встреча с журналистами. А я весь грязный, порохом пахну, потом, страхом. И вот в кафе, где мы с ними договорились встретиться, на стене висел огромный экран. И вот люди сидят, едят свои чизкейки, пьют кофе и обсуждают то, что показывают по телеку, то, что происходит за восемь километров от них, так по-светски, спокойно. - Ну они не понимали ещё, что такое война, видимо. - Да нет, сейчас на самом деле так же. Вот закидывали нас, мы с тобой тогда уже в 4-м «прилепинском» РШБ служили, под Сосновку, где постоянные обстрелы шли, и вот непосредственно с Сосновки, ещё не мывшись, не переодевшись, просто заезжаешь на бульвар Пушкина, вот смотришь на эти лица и осзонаёшь контраст: вот где-то рядышком тут стреляют, а здесь люди из барбер-шопа только вышли, штаны модные с кедами. Вот и тогда: сидит в кафе толпа людей и ты понимаешь, что только что вернулся оттуда, где убивают, а здесь люди сидят и смотрят на то, в чём ты только что участвовал, смотрят как на некую познавательную программу, как будто это шоу, или не знаю там, как-будто это где-то в Сирии или в Ливии. И вот такой когнитивный диссонанс. И вот не в том дело, что в первом бою ты там боялся или видел как гибнут люди: тогда я ещё не осознавал этого толком. - А были потери тогда, в первом бою? - Нет, первые потери у нас появились позже. Да и поначалу, когда мы ещё не разрослись, не окрепли, нас кидали больше на внутреннюю безопасность. Участвовали в боях, но в самое пекло нас не кидали. Под аэропорт достаточно часто ездили, там я впервые увидел будущего главу Республики Александра Владимировича Захарченко. Меня в нём поразило абсолютное презрение к смерти: он, будучи раненым, не покидал позиции, было такое, что все мы залегли под снайперским и миномётным огнём, а он ходил достаточно спокойно и общался, по телефону корректировал миномёты, не кланяясь ни пулям, ни осколкам, и при этом ещё и улыбался. Такое презрение к смерти заслуживает уважение. Я тогда понял, как должен выглядеть настоящий командир: это человек, который никогда не покажет страх или слабость. Ещё мне запомнилось: был у него охранник, Казах позывной, пацан с Волгограда по-моему, Чечню прошёл, ещё где-то побывал, и он постоянно с пулемётом бегал, с ПКМом. Вот он ПКМ поставил сидит, сигарету курит, и тут раз: над нами мина засвистела, где-то вдалеке разорвалась: перелёт. А тот дальше сидит курит, тут раз: где-то впереди нас взрыв: недолёт, он такой: «сейчас сюда прилетит» и затягивается, спокойно так, и тут действительно в соседний дом прилёт был, он бычок затушил, говорит: «не попали». Но всё-таки мы в большей степени в тылу службу несли: ловили корректировщиков в основном, бывало выходили и за линию фронта, но численность наша была невелика и мы не могли участвовать как некая фронтовая часть, и поэтому мы действовали или как некая часть службы безопасности внутренней государственной, или как диверсанты и разведчики.
- А ты сам выходил в рейды? - Ну конечно, командир не может сам не выходить, я бы потерял авторитет. И попутно я занимался обеспечением жизнедеятельности подразделения, ведь ребятам какие-никакие деньги нужны были семьи кормить, и их самих надо было кормить, одевать, обувать. «Отжимов» как таковых не было, но какие-то машины для части изымались. Есть такое понятие как «реквизиция». Но мы реквизировали не у населения, а тот транспорт, который стоял на балансе госучреждений Украины. Сказать, что мы какие-то крутые тачки забирали: нет, не было такого. «Опельки» там 90-хх годов, «Фольксваген» у нас был, «гольфик» третий, самое дорогое - это «Шкода Октавия». Пару бусиков дорогих у Рината Леонидовича, было дело, забрали, он перед этим подарил их какому-то своему центру. И на этих бусиках, к слову, мы вывозили из окружения пацанов из Песок. Укроп уже зашёл в Пески, ко мне подошёл один из моих бойцов, Артём Волк, и сказал: «Саня, у меня там брат в окружении», я его спросил: «а сколько там людей?», он говорит: «Человек сорок», я ему: «Так укроп уже в Пески вошёл», а входил, кстати, «Правый Сектор» во главе с самим Ярошем, на минуточку. Он говорит: «Сань, ну надо вытащить, нельзя пацанов кидать». И мы прыгнули на бусики, впереди водитель и два стрелка. Правосеки тогда офигели от такой наглости: влетели бусики, в них погрузились люди, которых они уже считали пленными, и уехали. - А они по вам не стреляли? - Они даже не поняли, что это такое было. Внагляк, лихой кавалерийский налёт. Расчёт на этом и строился: на эффект неожиданности. Во-первых, они не ожидали, что кто-то прямо по трассе войдёт из чужих, во-вторых, бусики были гражданские, и это, видимо, тоже сыграло роль, что они не стали по нам сразу стрелять. Ну, и, в-третьих, всё было сделано так быстро, что они не успели среагировать даже когда поняли, что у них из-под носа увели добычу. Вот так мы вывезли сорок человек, потом приехал их командир с позывным Шум, начал колотить понты: «Да они мне не нужны, я только оружие заберу», я ему: «Да какое, нахрен, оружие, люди от тебя хотят уходить, ты их бросил по факту». Ну, в общем, поговорили-поговорили, разошлись, потом эти люди перевелись в другие подразделения, кто-то у меня остался, но в основном перевелись.
Тот самый "бусик", на котором вывозили попавших в окружение Потом Шахтёрск был, не совсем Шахтёрск, там Большая Шишовка, Малая Шишовка, я там несколько раз был со своими ребятами. Потом часть ребят Корсара, это командир роты со Славянской Бригады, который там стоял, ушли ко мне, мы за этот счёт ещё немного расширились. После этого я пошёл служить в военную комендатуру, меня позвали. И я стал комендантом сразу Ленинского района, Будённовского района, один из моих ближайших офицеров стал комендантом Пролетарского района. Так получилось, что практически в половине Донецка мы стали комендачами, организовывали выборы 2-ого ноября, я тогда и в роликах снимался агитационных. - Комендатура, как я понимаю, занимается поддержанием порядка. - Ну не только поддержание порядка, на тот момент мы были властью, придаточным звеном, которое соединяло гражданскую власть, военную и верховную власть. Если что-то требовалось местной власти: ну, допустим, трубы или провода, то соответственно мне приходилось ехать в аппарат Главы Республики и через его помощников всё это выбивать. Не ехала местная власть, ехал я, вникал в проблемы. До сих пор я могу заехать к главе Будённовского района и мы там будем обниматься и чай-коньяк пить. Я и местным жителям помогал и первые выплаты пособий проходили под моим контролем. Однажды был ранен на этой службе. К нам поступил вызов о том, что там где-то диверсанты пытаются пройти, мы выскочили в Куйбышевский район и невдалеке от меня разорвалась граната, РГДшка, у меня было осколочное в ноги. - Это действительно были украинское диверсанты? - Да. Так случилось, там разведгруппа заходила, на тот момент там ещё левее и правее стояли солдаты, а вот именно на том участке фронта, где они проходили, не было вообще никого, и они спокойно, по полю, вдоль дороги, как к себе домой зашли. Был контактный бой, мы пострелялись, рядом рванула граната и мне прилетели осколки в ноги. Поэтому 2-ого ноября я лежал в госпитале, но, тем не менее, отстроенная система работы моего подразделения позволила даже без моего личного участия, в телефонном режиме проконтролировать, чтобы всё прошло хорошо. Выборы, как и референдум прошли с многокилометровыми очередями, все шли голосовать, как на праздник. Ходили слухи, что после этих выборов Россия нас всё-таки признает, народ этим слухам верил... Просто все очень хотели верить в это. Народ шёл на выборы, избрали и Главу и депутатов. - И сколько времени ты занимал должность коменданта? - Ну, получается, я занимал эту должность с сентября 14-ого по январь 15-ого. Город жил тяжело в это время. Жил только центр по сути, остальной город выживал. Тепло подавали исключительно усилиями местной власти. Нашими усилиями, усилиями комендатуры, им поставлялись те же трубы, топливо. При этом работа зачастую шла под обстрелами: люди гибли, выезжая на ремонтные работы, гибли целыми ремонтными бригадами. Сотрудники коммунальных служб Донецка тогда совершили, не побоюсь этого слова, подвиг своей героической и по большому счёту бескорыстной работой в тот период. Не зря у нас, в центре Донецка, на бульваре Пушкина, стоит памятник погибшим энергетикам. Выезжали в зависимости от поломки, то есть если, допустим, пожар, то соответственно выезжали МЧСники, если газовую трубу пробили, то на восстановление выезжали газовщики. В моей компетенции было добыть то, что необходимо для ремонта, и в моей компетенции было не дать это разворовать. В Будёновском районе у меня была большая головная боль под названием «казаки». - А какое казачье подразделение там стояло? - КСОВД (Казачий Союз Облпсти Войска Донского — О.М.), под руководством Бати они мародёрили довольно жёстко, они там трубы километрами вырезали, они, допустим, узнали, что труба идёт резервная, и решали её вырезать. При том они ещё и местных коммерсантов воровали, пытали их там. - Я, было дело, брал итервью у бойцов, которые в тот период служили как раз в КСОВД, и они все говорят, что Республика обошлась с ними бесчестно: они воевали, клали жизни за неё, а их в итоге жёстко разоружили и даже не признали их участниками войны за тот период. Правда, они разделяли тех казаков, которые действительно воевали на передовой, и тех, что стояли в тылу. - Ну вот эти тыловые казаки как раз и совершали множество беззаконий. У меня были случаи, когда они машину отжимали, а хозяин просто исчезал. Был один из руководителей казаков с позывным Юрист, двадцать семь, кажется, ему лет было. Он подарил одному из своих сподвижников машину, на которой восемь трупов висело. Ну, то есть, это довольно серьёзная заявка: ради одной машины завалить восемь человек. На Майской улице они хозяина ломбарда прессанули: они у него и ломбард, и бабки отобрали, и самого его поломали. И вот такие обращения шли как раз ко мне. Мне приходилось и разруливать и ездить предотвращать порой. Это в большей степени напоминало не работу коменданта, а некую бандитскую стрелку, когда ты едешь и не знаешь, чем всё закончится. Был случай, это уже не касается казачества, но тем не менее история показательная. Я с одним из командиров разведки «Востока» общался, я к нему приезжаю, он говорит: - Саня, украли нашего человека в Макеевке, занимается там аптеками, фармацевтикой, его выкрали.
В конечном итоге я приехал к ним разбираться и на меня сразу кинулись в бычку: «да ты кто такой, да мы тебя пристрелим, да мы волки, а вы овцы». Как-то так. Я с собой возил «эфку» (граната Ф-1 — О.М.), я её достал, дёрнул кольцо, говорю им: «у нас есть два варианта: либо мы сейчас договариваемся, либо сейчас все ложимся». И сразу я стал братом, сразу стало всё хорошо, я им говорю: «пока у меня рука не устанет, мы должны договориться, раз вы меня всё равно валить собрались». А они ещё и думали, что у меня там снайпера где-то на крыше сидят, группа захвата наготове. В итоге мы договорились там обо всём, разрулить удалось, людей они отпустили. Сыграл вот такой понт. Так же и с казаками: когда ты приезжал сам разговаривать, ты не был уверен, что тебя просто-напросто не убьют, а вот если ты «от кого-то», да ещё и с «аргументами», то разговор мог и получиться. У нас был дорогущий завод, он и сейчас есть, там лако-красочную продукцию выпускают. Буквально перед войной на полтора миллиона евро завезли новую ленту оборудования. Казаки приехали и решили её распилить на металлолом. Сам я не мог такой уровень решать, пришлось обращаться в правительство, в МГБ, и уже вместе с ними мы взяли этот завод под внешнее управление — так и так его хозяин на Украину убежал, когда всё закрутилось-завертелось. Казаки приходили на будённовскую райадминистрацию, пытались снять флаг ДНР и повесить свой казачий флаг. В общем, с ними всегда много проблем было и к ним двоякое отношение: конечно же были и те казаки, которые воевали и погибали на передовой, удерживали весьма большой участок фронта, но были и мародёры, повинные в грабежах и убийствах. - А расскажи, пожалуйста, поподробнее про внешнее управление. - Вообще, можно сказать, что в ДНР присутствовали некоторые элементы социализма. Многие заводы находились под внешним управлением Республики и налоги от них шли на социальные нужды, строительство дорог. И как бы не грешили на местную власть, мол она плохая и ни с чем толком не справлялась, и приворовывала, но работа шла и Республика худо-бедно, в условиях войны на изматывание, выполняла свои социальные обязательства. По многим пунктам лучше, чем на Украине. Но сейчас, после гибели Захарченко и прихода нового главы к власти, всё кардинально изменилось: мелкий бизнес давится налогами, заводы закрываются, проводятся популистские реформы и экономика молодой Республики катится в бездну. Наступила эпоха «дикого капитализма». - Как ты считаешь правомерно ли говорить, что то, что остановили наступление на Мариуполь, то, что навязали минские договорённости, то, что вообще конфликт заморозили — это результат того, что социалистический проект Новороссии испугал олигархическую систему в России? Того, что успех социалистического проекта Новороссии может стать рычагом свержения капиталистического олигархического строя в РФ? - На мой взгляд, сыграла в первую очередь геополитика: Россия собиралась вступать в войну в Сирии и горячий конфликт здесь ей был не нужен. Во-вторых, всё-таки было необходимо навести порядок на освобождённых территориях, всё-таки тогда действительно было много беспредела в Республике, «махновщины». Ну и плюс некие экономические интересы, которые до сих пор не ушли: торговое сальдо от торговли России с Украиной в любом случае растёт и набирает обороты, несмотря на то, что Украина объявляет Россию агрессором и в украинских СМИ и в учебниках эта война называется украино-российской. На тот момент вполне реально было бы освободить и Мариуполь, можно было бы и на Славянск выйти. Можно было освободить территории и до Запорожья и до Херсона, но тут сыграли некие факторы, которые не дали этого осуществить. - И что же это за факторы? - Ну это сговор олигархов, но я не думаю, что Российская система боялась социалистического проекта Новороссии. В конце-концов, рядом находятся и социалистический Вьетнам, и социалистическая Куба, и КНДР, с которыми Россия поддерживает дипотношения. Ну было бы тут под боком ещё одно какое-то непонятное государственное образование. Порядок, геополитика и всё же некоторая боязнь санкций, потому как и российская экономика и капиталы олигархов сегодня полностью интегрированы в мировую финансовую систему. И это одна из причин, почему Янукович не дал разогнать Майдан: страх потерять свои капиталы, которые вложены на Западе. Ты можешь быть патриотом триста раз, но если твои бабки лежат где-то в западных банках, то патриотизм у таких людей отходит на второй план. - Ладно, вернёмся к фактологии. Когда ты оставил пост коменданта? - 19-ого января 2015-ого года. На тот момент военные комендатуры фактически перестали существовать в том виде в котором они существовали, они превратились непосредственно в военную полицию и моему подразделению надо было куда-то определяться. Был вариант войти либо в корпус, либо в Республиканскую Гвардию, которая подчинялась напрямую Главе государства. На общем собрании бойцов, было принято решение идти в Республиканскую Гвардию. Мы вошли, нас кинули под Пески на усиление к «Востоку», к Жоре Дружковскому. Мы там отстояли и следующей ротацией началась уже Углегорско-Дебальцевская операция. Мы должны были занять 262-ю высоту, мы её с успехом заняли, возвращаясь, мы попали в окружение, но удалось благополучно из него выскользнуть, не понеся потерь. Потом мы опять стояли на Песках, у Жоры, потом нам дали отдельный участок фронта и до августа 2015го, когда было принято политическое решение о включение Республиканской Гвардии в состав Корпуса, мы держали там позиции, несли потери, участвовали в штурме Песок. И потом, из нашего батальона, который был самым боеспособным в составе республиканской гвардии, было решено создать 3-й отдельный батальон специального назначения. В Корпусе я занимал уже должность помощника начальника штаба 3го отдельного батальона специального назначения. А оттуда уже я ушёл в 4й РШБ ПСН, Прилепинский. - А почему? - Во-первых, вся эта бумажная писанина в штабе — это не моё. Я, конечно, сторонник единой армии, но невозможно построить армию по концептам мирного времени в условиях войны, то есть невозможно писать на каждую ситуацию бумажку, а на эту бумажку ещё одну бумажку, и ещё все эти уставы строевой службы... Я по натуре своей партизан. Не моё это, не моё... - Ясно. Я как ты видишь завершение этой войны? - В любом случае, это не будет чисто военным решением. Это будет некоей совокупностью военно-политических решений, неких договорённостей ведущих мировых держав. Скорее-всего некоторую территорию мы ещё отобьём. Наиболее вероятен осетинско-абхазский вариант, когда войдёт контингент российской армии и в результате договорённостей нас формально оставят в составе Украины, а фактически мы будем независимым государством. Я думаю, что Россия начнёт предпринимать шаги здесь только после того, как конфликт в Сирии окончательно угаснет, когда будет окончательно выдавлена радикальная оппозиция, когда создастся система договорённостей и противовесов. И если нигде больше не вспыхнет, то Россия будет решать и нашу, донбасскую, проблему.
С главой КП ДНР Борисом Литвиновым и Андреем Пургиным на митинге в честь 101й годовщины создания ДКР - Как ты видишь свою жизнь после войны? - Я в любом случае вернусь в политику. Уже сейчас я веду проект «Новые Скифы Новороссии», и совместно с Компартией ДНР мы создали Народно-Патриотический Фронт, куда приглашаются все люди и организации, готовые идти по пути реализации идей Новороссии и идей Русской Весны. Так что Республика живёт и мы верим, что у неё всё впереди. И слово «Народная» в названии Республики обретёт свой фактический смысл. |
|
| Copyright © 2006-2019 «Агентство Политических Новостей Северо-Запад» При полном или частичном использовании материалов, ссылка на "АПН Северо-Запад" обязательна |
