 |
 |
|
|
Внезапно оказалось, что мы, в России, живем в состоянии войны. Чем отличается сейчас положение москвича, у которого во дворе стоит машина, от положения абхаза в Сухуми в 1992 году, когда туда вошли грузины? Или грузина в Гаграх в 1992 году, когда туда вошли абхазы? Ответ: ничем. Война — это не тогда, когда все грабят. Грабит и зверствует, даже во время войны, лишь ничтожная часть населения. Война — это когда грабеж и зверства сходят с рук совершенно безнаказанно.
Сожженные машины — вовсе не самая страшная серия бессмысленных и безнаказанных преступлений, совершающихся в Москве. Самая страшная серия — это убийства, совершаемые скинхедами. Заметим, что участники нацистских флешмобов часто не знают друг друга лично и договариваются о встрече в интернете: встречаемся в таком-то месте, идем в таком-то направлении, режем первого «черного», который попадется. Ни разу во время таких убийств рядом не оказалось патрульной машины! Они делали минет… простите, махали палочками на соседней трассе.
А когда нацисты сняли убийство двух человек — таджика и дагестанца — на пленку и вывесили в интернет, то прокуратура десять месяцев в упор не видела состава преступления. Уже и родственники дагестанца в Кизилюрте опознали убитого, а прокуратура все говорила, что это — инсценировка.
Война, как и было сказано. Государство — это когда те, у кого сила, охраняют от грабежей и убийств тех, у кого силы нет. А война — это когда те, у кого сила, грабят и убивают тех, у кого силы нет, и не преследуют тех, кто делает то же самое.
Сколько машин и людей сжег сумасшедший санитар, пока его не поймали? Людей — как минимум, сорок, в конце 2006 года. На это даже не обратили внимания. И не обращали бы и дальше, если бы пироман баловал себя огоньком пару раз в месяц и не скатился бы до оптовых поджогов.