 |
 |
|
|
Предвыборную гонку на Украине начал Дмитрий Медведев неожиданно резким обращением к руководству соседней страны. На которое, впрочем, Виктор Ющенко ответил максимально дипломатично и вежливо. Эта спокойная уверенность характерна для президента независимой европейской страны. И ее нельзя принимать за «слабость» – именно такая стилистика поставила российскую власть в тупик. Кремлю было бы гораздо удобнее, если бы Ющенко сорвался и наговорил каких-то ответных резкостей – их можно было бы крутить по всем телеканалам как иллюстрацию злостной русофобии украинского президента (с хрипло-праведными леонтьевскими комментариями). Однако он не дал им этой возможности – и поэтому об ответе Ющенко официальные российские СМИ просто умолчали…
Как бы ни относиться к качеству украинской демократии, нет сомнений, что в этой стране она есть. Оппозиция там свободно проводит свои демонстрации – но никто не натравливает на них ОМОН. До выборов осталось меньше полугода, но вряд ли сейчас кто-то, помимо астрологов, возьмется с точностью предсказать имя следующего президента. Все будут решать избиратели. Для России, где успешно возрождена традиция монархического «преемничества», это ситуация невероятная. А для Украины именно слом этой «преемнической» схемы и стал главным результатом Оранжевой революции.
А главным результатом президентского срока Виктора Ющенко сегодня можно назвать воссоздание (или точнее даже – создание заново) национально-государственной субъектности Украины. При предыдущих президентах эта страна выглядела скорее лишь как осколок беловежского размежевания, с расплывчатой «постсоветской» идентичностью. Это была лишь инерция УССР. И только при Ющенко началось стремительное утверждение особой национально-исторической мифологии, которая является основой идентичности любой независимой страны.
Решительный пересмотр исторических событий – от Конотопской битвы и деятельности гетмана Ивана Мазепы до Голодомора и роли УПА во Второй мировой войне – радикально противоречил их советским трактовкам, которые вполне сохранились в РФ как «правопреемнице СССР». В отличие от одномерных советских оценок, Ющенко призвал уравнять в социальных правах ветеранов Красной армии и УПА – это фактически означало украинское повторение знаменитого испанского Пакта Монклоа, открывшего в свое время дорогу к национальному примирению. Кроме того, Украина сегодня полностью рассекречивает документы КГБ с 1917 по 1991 годы – и призывает к этому же своих российских коллег. Но, думается, этот призыв напрасен – государственная мифология «правопреемницы СССР» во многом держится именно за счет секретности этих архивов. Да и как же они будут бороться с «фальсификациями истории», если реальная история станет известна всем?
Ющенко совершенно точно увидел в медведевском обращении «попытку лишить Украину своего взгляда на собственную историю, собственные национальные интересы, приоритеты внешней политики». И эта попытка не случайна, но вполне закономерна для кремлевской политики, имперской по своей природе. С ее точки зрения Украина по-прежнему воспринимается не как независимая страна, но как «сепаратистская провинция». Хотя кто от кого изначально «отделился» – это еще большой вопрос. Первыми «сепаратистами» вполне можно назвать князей, ушедших из Киевской Руси во Владимиро-Суздальское Залесье. Но их исторические «преемники» затем сочли себя «пупом земли» и «третьим Римом».
Впрочем, нервная реакция на независимость Украины и имперские стереотипы зачастую присущи не только российской власти, но даже и либеральному обществу, которое в иных, внутренних вопросах любит выстраиваться в оппозиционную фронду. «Классикой жанра» здесь выглядит известное стихотворение Иосифа Бродского. По-видимому, прав был один знаменитый историк: российская демократия заканчивается там, где начинается украинский вопрос...
Но конечно, не меньшим заблуждением было бы идеализировать 5-летнее правление Ющенко. При всей значимости его политики по утверждению национальной субъектности и идентичности, он за это время наделал немало стратегических ошибок, которые разочаровали многих обитателей Майдана-2004. Точнее даже – главная ошибка состоит в том, чего он не сделал. Углубившись в культурно-исторические вопросы, он уделял слишком мало внимания насущной задаче модернизации страны. Понятно, почему эта задача забыта в России – ее власти все еще верят в волшебную силу энергоресурсов. Но для Украины, которая так настаивала на своем европейском выборе, этот незапуск модернизации выглядел более чем странно. Причем модернизации не только экономической, но и политической, связанной с кардинальным подъемом роли регионов, как это и происходит в ЕС. Однако по своей централистско-унитарной политической системе современная Украина все еще остается «УССР».
Крымский политолог Андрей Мальгин написал книгу «Украина: соборность и регионализм» еще до Оранжевой революции 2004 года, однако с тех пор она стала еще более актуальной. С политическим выбором автора (он, судя по всему, сторонник Партии регионов Януковича) можно не соглашаться, однако это не отменяет масштабности собранных им данных и доказательности выводов. Мальгин опирается и на украинскую историю, и на современные теории европейского регионализма. Кстати, и в отношении Януковича – кремлевская пропаганда видимо переусердствовала в создании ему «пророссийского» имиджа. Идеологически он не меньший, чем Ющенко, сторонник евроатлантической интеграции – только по советской номенклатурной привычке привык все делать через Москву…
Термин «соборность» давно употребляется в украинской политической лексике, но лишь в последние годы он стал синонимом унитарной «державности». Хотя сама Украина в современных границах возникала вовсе не на унитарной основе. День соборности Украины, отмечаемый 22 января, установлен в память об Акте Злуки 1919 года, когда воссоединились Украинская и Западно-Украинская народные республики. Причем это воссоединение выглядело скорее как федерация, поскольку Западная Украина получала широкое автономное самоуправление.
Немаловажную роль в этом объединении играло и то, что оно осуществлялось на парламентских принципах – последующие военные диктаторы (Скоропадский, Петлюра), пытаясь установить свою унитарную власть, на деле лишь разрушали общеукраинскую соборность. Парламентаризм вообще глубоко традиционен для Украины – еще в Запорожской Сечи высшим органом власти была Рада, которой подчинялись все кошевые атаманы. Интересно заметить, что парламентский строй существовал и в Новгородской республике, где Вече избирало и смещало посадников. Монархический абсолютизм восторжествовал только в Московии…
«Верные заветам украинского национального освободительного движения, – писал в 1907 году известный историк и впоследствии глава Центральной Рады Михаил Грушевский, – мы признаем федеративные формы наиболее совершенным способом государственного союза с интересами свободного и естественного развития национальной жизни». Далее он предсказывал: «Украинская республика в конечном счете будет федерацией земель – соединенными штатами Украины». И – словно бы сквозь столетие давал весьма актуальную рекомендацию современным властям, которые, напротив, сделали унитаризм конституционным принципом: «Будет ли Украинская республика формально называться федеративной или нет, фактически она все равно должна организовываться как федерация своих фактических республик-громад. Всякое навязывание громадам механической унитарности принудительных связей будет большой ошибкой, которая вызовет только отпор, реакцию, центробежность, или же даст основание для новых усобиц».
Сегодняшняя Украина также являет собой широкое региональное многообразие. Зачастую его принято изображать как соперничество «Востока» и «Запада» – но это плоское упрощение. В действительности же сами Запад и Восток Украины далеко не однородны. Так, на Западе греко-католическая, бывшая австрийская Галиция весьма отличается от русинско-словацко-венгерского Закарпатья. На Востоке существуют свои внутренние диссонансы между сырьевым Донбассом и индустриальными Харьковом и Днепропетровском. Да и в географическом центре страны, который пытается играть роль «всеобщего балансира», патриотизм столичного Киева и космополитизм портовой Одессы – это также две большие разницы…
Андрей Мальгин отмечает одну интересную историческую метаморфозу, которая в последние годы произошла в отношениях украинского Востока и Запада:
«Территории украинского юго-востока, продуцируя сегодня «консерватизм», в действительности являются «модерными регионами», появившимися в результате промышленной революции конца ХIХ – начала ХХ вв. и игравшими долгое время авангардную роль в развитии отечественной индустрии. Память об этом остается весьма сильной у населения этих регионов, вызывая своеобразное чувство ностальгии. Центрально-украинские и западные регионы, напротив, в советское время как раз ассоциировались с аграрным до-модерным прошлым. Сегодня они как бы поменялись местами. Аграрная архаика оказалась более близкой к некоему «европейскому» политическому постмодерну, чем индустриальный советский «модерн».
Действительно, в постиндустриальной экономике определяющую роль начинают играть уникальные, качественные бренды – чисто количественный промышленный «вал» теряет свое былое значение. В создании глобально узнаваемого и привлекательного образа Украины креативные проекты «западенцев», бесспорно, доминируют. Однако постиндустриальная стадия не «отменяет» индустриальный потенциал, но лишь меняет его мировоззренческую «матрицу». Главной задачей сегодня становится преодоление тупиковой советской инерции самоценного производства сырья и устаревших машин – но именно за это и держатся олигархические кланы, стремящиеся к той или иной изоляции страны. Выходом здесь могла бы стать решительная модернизация промышленности восточных регионов – на основе европейских инновационных стратегий, к которым традиционно более тяготеют западные регионы Украины.
Цитируемый в книге политолог Кость Бондаренко предлагает парадоксальный синтез: «Союз галичан и дончан является более чем естественным. Донбасс имеет развитую промышленность – Галичина наукоемкость технологий… Симбиоз Львова и Донецка в результате может создать неплохую перспективу для развития Украины». Эта «ось» открывает перспективу действительно европейского – регионалистского и сетевого – переформатирования страны: «Новые политические тенденции повышения роли регионов в общеукраинской жизни могут привести к тому, что традиционная вертикаль «Киев-регионы» будет заменена большой паутиной-сеткой горизонтальных связей между регионами».
Однако сегодняшняя Украина символически все еще остается «Малороссией» – ее политическая структура вполне повторяет российско-имперскую «вертикаль». Более того – если федерализм в России, едва возникший в 1990-е годы, фактически был отменен лишь при Путине, то в Украине за все время ее независимого постсоветского существования вообще никогда не было выборов областных губернаторов! Как ни странно, в этой вольнолюбивой стране и поныне сохраняется царско-советский гиперцентрализм…
В своем опасении настоящего федерализма киевские чиновники ничуть не отличаются от московских. В Украине только добавляется к этому еще и языковой унитаризм – хотя, к примеру, в таких постимперских странах, как Канада или Финляндия, никого не смущает официальный статус, соответственно, французского и шведского. Насильное навязывание «единого государственного языка» неизбежно будет провоцировать социальные конфликты. Здесь необходимы иные, современные решения – украинский язык сможет существенно укрепить свои позиции и популярность лишь в том случае, если он станет основным транслятором мировых научных и культурных инноваций (пока же они быстрее переводятся на русский, а уже с русского – на украинский). Но это задача украинской творческой элиты – чиновники здесь ничего не решат.
К тому же и сам украинский язык весьма различается по своим региональным диалектам. Его нынешняя «литературная норма» в целом преемствует советскую кодификацию, тогда как, к примеру, галицкое наречие формировалось в совершенно иных культурных условиях и до сих пор сохраняет свою самобытность, претендуя даже на «истинное украинство». Это многообразие только доказывает живую природу украинского языка. Следует ли украинцам и в этом подражать «москалям», которые навязывают всем российским регионам искусственную имперскую языковую «норму», а гораздо раньше возникшие локальные наречия объявляют ее «искажением»?
Небольшое личное отступление: первые школьные годы я провел в Крыму, изучая, конечно, вместе с одноклассниками украинский язык. Это было весьма познавательно, но к счастью, никому тогда не приходило в голову переводить на него и все другие предметы. У большинства из нас родным был русский, но к украинскому мы относились вполне дружественно и заинтересованно. Но затем у множества крымчан этот билингвистский «плюс» сменился на украинофобский «минус» – и особенно помогли этому ретивые официозные украинизаторы. Они до сих пор не понимают, что своим игнорированием русскоязычной специфики Крыма и попыткой подверстать эту автономию под унитарный «единоукраинский» стандарт добиваются ровно противоположного результата – роста у ее жителей «пророссийских» настроений. Впрочем, эти настроения обычно не зашкаливают до откровенного ирредентизма – крымские политики вполне осознают, что в случае гипотетического «возврата» Крыма в состав России его просто придавят еще более жесткой, московской «вертикалью», лишив и тех немногих возможностей автономного самоуправления, которыми республика пользуется в составе Украины.
В киевском политикуме принято соотносить федерализм с некоей потерей национально-государственной субъектности, которой с таким трудом удалось добиться в последние годы. Однако это инерция все того же гиперцентралистского мышления. Федерализм не уничтожит, но напротив, возродит в новом качестве субъектность Украины, вернет изначальный смысл ее традиционному принципу соборности. Соборность – это не какая-то заведомая унитарность, назначаемая «сверху», напротив, она возникает как гражданское объединение. Очень показательно, кстати, звучит по-украински слово «гражданин» – «громадянин». Это исторически означает принадлежность к той или иной «громаде» – региональному сообществу. Но именно такие сообщества и являются основой современной европейской политической структуры.
Легендарный ныне Майдан-2004 был именно таким – «громадянским» феноменом. Палатки на Крещатике ставили представители самых разных областей и городов – Запада, Востока, Крыма… Самая красивая была из сказочной Диканьки!
Насколько политические наследники Оранжевой революции поймут необходимость и насущность регионалистских стратегий – от этого будет зависеть, удастся ли им разгромить аргументы ПРУ Януковича, которая ныне пытается узурпировать проблематику регионализма в украинской политике. Хотя регионализм этой «Партии регионов» очень условен и довольно лукав – он имеет скорее ирредентистский характер, стремящийся привязать восточные регионы Украины к России. Приезд московского мэра Лужкова в Северодонецк во время предвыборного кризиса 2004 года был весьма символичным (интересно, кстати, как бы сама Россия отреагировала на пропагандистские вояжи по Сибири, скажем, мэра Пекина?) Эта политика напоминает «воссоединение Украины с Россией», подписанное на Переяславской Раде, когда московские бояре поначалу обещали гетману Богдану Хмельницкому широкое самоуправление – а кончилось все тотальной централизацией, военной оккупацией и ликвидацией всех казачьих «вольностей»…
Однако если на федерализм и регионализм сделают ставку реформаторские, «нео-оранжевые» силы – картина может быть совершенно иной. Это будет не только внутренняя победа, но и соответствие новейшим европейским трендам. В финале своей книги Андрей Мальгин убедительно разрушает устаревшие централистские стереотипы:
«Евроинтеграция – это не просто процесс сближения экономик европейских государств и их политических систем, это сближение цивилизационных основ во многом различных стран и народов. Качественная евроинтеграция восточно-европейских государств вообще не может осуществиться бюрократическими способами – решением центральных правительств и парламентов. Проблема сближения Украины и Европы – это прежде всего проблема развития локальной демократии и культуры. В этом смысле евроинтеграция – это сугубо «низовой» процесс, где развитие местного самоуправления, локального благоустройства, региональной культуры значит гораздо больше, чем все решения принятые на «высшем», межгосударственном уровне. Можно даже сказать, что Украина как государство в специальном значении этого слова вообще не может быть никуда интегрирована, интеграция возможна для Украины лишь как для страны, т.е. как для определенного местообитания конкретных людей. Это означает, что судьба Украины как европейского государства будет решаться не только и не столько в Киеве, сколько в регионах, и, что Украина как европейское государство может состояться лишь на локальном, местном уровне.
С сожалением приходится констатировать, что украинский истеблишмент, в особенности киевский, все еще далек от всестороннего понимания этих проблем. Десятилетие, прошедшее с момента обретения Украиной государственной независимости стало временем усиления бюрократизации, государственной централизации и подавления локальных автономистских устремлений. Ныне действующая конституция государства закрепляет его унитарный характер в полном противоречии с историческим наследием Украины. Неудивительно, что и результаты в сфере евроинтеграции оказываются более чем скромными. Они будут оставаться такими, пока в этот процесс не будут включены самобытные регионы и пока последние не получат возможности для политической, экономической и культурной самореализации».
Обретение украинского федерализма вполне может войти в резонанс и с регионалистскими процессами в России. Здесь гражданские сообщества регионов вновь все громче выступают против кремлевской «вертикали», лишившей все области и республики возможности выбирать свою власть и умеющей только выкачивать из них все ресурсы и налоги, цинично оправдывая это «традициями России». Но, к сожалению, пока российская оппозиция в целом мыслит теми же «вертикальными», имперскими стереотипами – и поэтому неизбежно проигрывает. Общие красивые лозунги уже никого не зацепляют…
Сегодня все яснее становится, что не какие-то «право-левые», «патриотическо-либеральные», «властно-оппозиционные» и т.п. междусобойчики внутри Садового кольца – но лишь цель восстановления полноценного федерализма и регионального гражданского самоуправления способна привести к «майданам» в российских городах.
Вадим Штепа