Одной из причин глобального кризиса называют преобладание знаково-символической сферы над «реальной» экономикой. Мол, бумажный пузырь, надутый всевозможными деривативами, эквивалентность которых стала совсем уж виртуальной, не мог однажды не лопнуть. В этом суждении есть свой резон, однако современную экономику эпохи тотального брендинга уже нелепо мерить сугубо «валовыми» категориями килотонн и кубометров.

В кризисе повинна не сама по себе знаково-символическая сфера, но ее неадекватное использование. С тем же успехом можно обвинять производителей веревок, «потому что на них вешаются». Виртуализация экономики с колоссальным возрастанием роли креативности и прочих «нематериальных активов» – процесс объективный. Иное дело, что до сих пор он чаще всего направлялся на поддержание всевозможных империй, как корпоративных, так и буквально-государственных. Но сетевая природа современных информационно-экономических отношений с неизбежностью берет свое и требует адекватных структурных трансформаций в привычных социально-политических институтах. Это и можно будет назвать «выходом из кризиса».

Многие не преминут заметить, что империя «на самом деле» – это очень многообразная система, дежурно ссылаясь на Российскую до 1917 года. Однако это сугубо исторический спор о прошлом значении терминов. В современной реальности империя ассоциируется, прежде всего, с некоей унитарно-иерархической «вертикалью». Неслучайно путинский режим, взявшийся «укреплять государственность», избрал для обозначения процесса именно это символическое словечко.

Это, кстати, касается не только государственности, но и других - корпоративных - империй, построенных по тому же «вертикальному» принципу (Газпром, Роснефть и т.д.) Тогда как сетевые отношения развитой современной экономики предполагают радикально противоположную структуру: равноправные «горизонтальные» связи между различными кластерами этой сети. Если какой-то из них вдруг оказывается нефункциональным – система просто работает через другие, а не обрушивается, как это бывает в случае имперской «вертикали», которая по природе своей способна держаться только на строгой иерархии.

Эта системная эволюция, продвигаемая, в том числе, и технологическим прогрессом, по существу и проявляется в актуальных процессах регионализации. Большинство европейских и североамериканских регионалистов ставит своей целью не «отделение», но такую трансформацию политического пространства, при которой главными его субъектами стали бы различные и уникальные регионы и города, а не одинаковые повсюду столичные чиновники.

Автор нашумевшей несколько лет назад монографии «Креативный класс» Ричард Флорида ввел любопытный термин «голливудизация экономики». Под этим подразумевается не превращение экономики в сплошную киноиндустрию, но резкое возрастание территориальных факторов. Иными словами, статус той или иной корпорации (причем совсем не обязательно связанной с кино) остается высоким, лишь если она базируется в Голливуде, но стоит ей его покинуть, как эта «прибавочная стоимость» моментально испаряется…

Впрочем, в Северной Америке и Европе этот феномен касается множества регионов и городов, где модно производить что-то специфически «по-техасски», «по-шотландски», «по-баварски» и т.д. Блестяще развил идеи Флориды английский социолог Чарльз Лэндри в книге «Креативный город», приведя там множество примеров, как особая специфика того или иного города или региона делается их жителями глобально популярной и эффективной. Так что не только «человек красит место» – но часто бывает и наоборот. Так получает свое подтверждение уже достаточно давний концепт Роланда Робертсона о глокализации как синтезе глобальных интересов и локальных идентичностей.

Философски говоря, сегодня, когда постмодернистская игра времен сделала их довольно условными, мы наблюдаем своего рода «восстание пространств». Различные территории интенсивно стремятся обрести свое «лица необщее выраженье», прекрасно понимая, что только оно способно стать основой инвестиционной и туристической привлекательности. Универсалистские схемы прошлого срабатывают все меньше, но столичным чиновникам разных стран по-прежнему свойственно причесывать всех под одну гребенку, против чего и выступают регионалистские движения.

По существу, именно регионалисты предлагают самый адекватный и актуальный проект выхода из глобального кризиса – наладить прямые сетевые обмены уникальными для каждого региона товарами и услугами. Но это будет означать крушение множества имперских «пирамид», узурпирующих пока эти ресурсы и накручивающих на них свои посреднические «проценты». Достойно из этого кризиса сумеют выйти только те города и регионы, которые нашли свое собственное лицо и, следовательно, стали узнаваемы и востребованы в мировой экономике. Остальные же, увы, так и останутся безликой «провинцией», во всем зависящей от прихотей того или иного «центра»…

Пока же в России вместо «голливудизации» различных регионов и городов продолжается их «московизация». В разных смыслах этого слова – и как стягивание отовсюду всех ресурсов в столицу, и как обратное насаждение в региональных центрах «московского стандарта», когда эти центры ведут по отношению к своему региону ту же самую грабительско-диктаторскую политику, что и Москва по отношению ко всей России.

Ясно, что в этих условиях полноценное развитие региональных и городских брендов весьма затруднительно. Более того – такая деятельность даже выглядит «подозрительной» с точки зрения имперских стандартов, до сих пор навязывающих стране и миру пошло-попсовый (но зато «единый»!) образ России в виде медведей-матрешек-балалаек и т.п. А конкретные города и регионы с их уникальной историей продолжают пребывать в «имиджевой пустыне», как выразился сотрудник Института экономики города Денис Визгалов на семинаре по территориальному брендингу, состоявшемся недавно в Петрозаводске.

Парадокс состоит в том, что выход из кризиса – и вообще, оживление экономики – возможны лишь за счет существенной интенсификации межрегиональных обменов. А для этой интенсификации регионы должны обладать своими яркими и узнаваемыми брендами. Но именно эта работа как раз и тормозится всеусредняющей «вертикалью», видящей в этом «сепаратистские тенденции». Что ж, так все прежние империи разваливались, а из кризисов выходили уже совсем другие страны…

Открытие и популяризация своих территориальных брендов – это дело новых региональных элит, тех, к кому только и уместно применять это слово. (Те, кто ныне громко называет себя «региональными элитами» – чиновничье-олигархические кланы – с крушением «вертикали» осыплются как ветхая штукатурка…) И в этом плане, кстати, Петрозаводск, где часто проходят научно-творческие мероприятия на тему регионального брендинга, выглядит весьма перспективно. Несмотря на свои небольшие размеры (а может как раз благодаря этому), столица Карелии аккумулирует в себе немалые постиндустриальные возможности, весомый интеллектуальный и креативный потенциал. Так, по данным официальной статистики, сегодня это

Участники вышеупомянутого семинара разработали оригинальный проект нового городского бренда, опирающийся на озерную специфику Петрозаводска. Напомним, что это единственная региональная столица в России, стоящая на берегу такого крупного озера, как в данном случае Онежское, второе по величине в Европе. Да и в самой Европе (ЕС) больше нет таких «озерных столиц». Эта специфика уже задействована – в международной Онежской регате и множестве фестивалей, но все же еще не в полную силу. Бренд Озерной столицы мог бы дать новое и глубокое осмысление всей экономике города, связанной с туризмом, судостроением, рыболовством и т.д. Этот образ также оказался бы символическим «мостом» с Финляндией, давно славящийся собственным брендом «страны тысячи озер».

Петрозаводск самим своим именем связан с Петром I, который основал здесь пушечные заводы. Однако некоторые исследователи указывают, что начинать историю Петрозаводска с личности Петра – это значит намеренно сокращать ее, ибо на картах Ортелиуса еще XVI века примерно на этом месте обозначено поселение с именем «Onegaborg» (Онежская Крепость). Возможно, легендарные варяги действительно когда-то укреплялись на онежских берегах?

Эта идея весьма заинтересовала участников семинара, но не в плане буквоедских «доказательств» или «опровержений», а как возможность использовать эту символику в создании нового образа города. Именно так, кстати, и поступают в европейских странах, синтезируя романтику с прагматикой и превращая ветхие памятники индустриальной эпохи в грандиозные концертные площадки и галереи. Так и у нас можно было бы устроить «редизайн» давно закрытого Онежского тракторного завода в многопрофильный культурно-туристский центр «Онегаборг». Уж не говоря о поистине немереных возможностях для экстремального и экологического туризма, которые предоставляет «озерный бренд» – в одном только Онеге более тысячи необитаемых островов…

Озеро вообще задает особую философию места. Это не утекающая река, но и не окружающее море. Это внутренний водоем – и неслучайно, что в различных мифологиях озеро часто наделяется таинственными чертами и населяется волшебными существами вроде водяных и русалок. Кстати, почему бы разработчикам «озерного бренда» Петрозаводска не установить прямые связи с обитателями известного на весь мир шотландского озера Лох-Несс?

К слову, подобный «ребрендинг» был бы весьма полезен (а в перспективном смысле – даже и необходим) «большому ровеснику» Петрозаводска – Петербургу. По официальной историографии оба города основаны в одном, в 1703-ем, году, хотя, подобно тому, как в Петрозаводске говорят об Онегаборге, в Петербурге все чаще вспоминают историю Ландскроны, Ниеншанца и Ингрии.

Последнее название выглядит особенно перспективным. Многим уже известно о существовании краеведческого клуба «Ингрия», его яркие флаги развеваются на различных городских митингах и демонстрациях, растет и поддержка этих идей в творческих кругах, переливающих «седую кровь Ингерманландии» в звуки современной культуры. Новый бренд Петербурга (а может быть, этот город будет в очередной раз по-новому называться?) способен возникнуть лишь с окончательным выходом из имперской парадигмы, которая пока еще сильна в исторической памяти, но именно поэтому тормозит его уникальное САМОобретение. В Питере много говорят о необходимости «сохранения города», и это совершенно верно, но сосредоточение только на «наследии» окончательно превращает его в исторический музей. А те, кто хочет создать новый городской бренд, нацелены скорее на продолжение истории…

P.S. Попытку взорвать один из петербургских памятников Ленину Фонтанка.ру приписала некоему «Залесскому боевому летучему отряду». При этом, однако, не привела никаких ссылок на непосредственные заявления этой загадочной организации. Быть может, это неудачная первоапрельская шутка?

Более того, Фонтанка.Ру делает предположение, что к этому взрыву причастен не менее загадочный «Ингерманландский летучий боевой отряд». Опять же без прямых ссылок на сайты, но с упоминанием безбрежного «интернет-сообщества». И вновь – вместо хоть какой-то мотивации следует лишь призыв «разобраться» к «правоохранительным органам».

Как умеют эти «органы» охранять права граждан, хорошо известно. По всей видимости, мы наблюдаем здесь попытку околовластных СМИ вдохновить государство на репрессии против различных регионалистских движений. Похоже, эти вдохновители напрочь забыли российско-советскую закономерность – те, кто раскручивает колесо репрессий, вскоре сами попадают под него.

Но стоило бы задаться элементарным логическим вопросом – зачем залессцам, проживающим в центральной России, взрывать памятники Ленину в Питере, когда у них самих такого «добра» немерено? Есть вопрос и посложнее, но, опасаемся, он не по умственным силам придворных журналистов. Понимают ли они, что регионализм как идея находится вообще вне «красно-белого» противостояния минувшей эпохи?

Регионализм начинается с творческой разработки уникального бренда каждого региона. И советские памятники ему вовсе не мешают. Возможно, когда-нибудь все эти типовые ленины и кировы будут вывезены в загородные музеи – как сделано в некоторых странах Восточной Европы. Но это произойдет лишь в том случае, если у региона появится новый и узнаваемый имидж, и сами его жители почувствуют неуместность этой ветхой пропаганды на своих улицах.

Те же, кто сегодня «воюет» с памятниками, никакого отношения к регионализму не имеют. Это (если здесь вообще есть какая-то идейная подоплека) все те же разборки между «белыми» и «красными» империалистами, где первые ненавидят советские памятники, а вторые – царистские. И вся история для них на этом и кончается. Регионалистские же движения куда более озабочены будущим своих земель, а не войной с прошлым. Но попытка «зашкварить» их в этих старых разборках доказывает лишь существенный рост их популярности, с которой официозные стандартизаторы уже не знают, что делать.